Ружины рыдания разносились далеко.
Эта иностранка, сумасшедшая и безутешная, пугала людей, она была совсем не такой, как их жены.
А потом Караджоз взял ее за руку и держал, пока она не успокоилась. Каждый раз, когда она всхлипывала, ее грудь сотрясалась.
Профессор расплатился с носильщиками, и они, бессмысленно покивав ему головами, медленно пошли каждый своей дорогой. Одни в сторону Цриквеницы, а другие назад, в Мирила.
Теперь они остались одни.
Профессор еще раз пожал руку Илии. Посмотрел на Катарину, не зная, как поступить, а потом просто кивнул ей головой, как кивали ему носильщики.
Муж и жена еще некоторое время смотрели вслед черному «мерседесу», который спускался вниз в сторону Цриквеницы и потом, вместе с нагруженной сундуками «татрой», превратился в облако пыли, из которого он уже никогда не появится перед их глазами.
В этом облаке и конец рассказа.
Их мнения относительно причин, по которым профессор решил вот так, ни с того ни с сего прервать отдых, который должен был продлиться до самого конца чемпионата мира по футболу во Франции, различались. Каждый думал свое. И у него, и у нее в головах были законченные и логичные истории, которые они будут помнить благодушно, без всякой горечи и с которыми будут жить до самой смерти. Но об этом они никогда не будут говорить, потому что существует то, о чем мужчина и женщина, как бы близки они ни были, разговаривать не могут, а еще существует и то, что не может быть рассказано ни в одном рассказе. Пока о нем молчат – оно правда. И становится ложью, стоит только его выразить словами и произнести.
Катарина и Илия держали отель «Орион» открытым для постояльцев вплоть до апреля 1941 года; потом, когда после нападения Германии на Югославию местные жители поразбивали им все окна, ненадолго его закрыли. Снова открыли через несколько месяцев, когда итальянцы заняли Мирила и расположились неподалеку от венецианской башни. В то время в Немецком доме останавливались самые разные люди: нацистские офицеры, авантюристы и контрабандисты, целые еврейские семьи, которым чудом удалось сбежать из Загреба, Вараждина или Карловца и спастись, добравшись до итальянской оккупационной зоны.
Катарина всех их встречала и провожала, отдавая себе отчет в ненадежности положения, в котором они оказались и которое, она это понимала, долго не продлится, и тогда им придется взять две давно упакованные дорожные сумки и положиться на удачу.
С падением Италии осенью 1943 года немка и ее муж исчезли.
Отель «Орион» для каких-то своих секретных дел заняли немецкие военные.
О бывших хозяевах говорили, что они добрались до Бразилии и живут в городе Белу-Оризонти. Точно неизвестно, правда ли это, или стало правдой из-за красивого названия города. Партизаны после мощного наступления, а затем продвижения в сторону Риеки и Триеста первым делом сожгли Немецкий дом. Сделали это мириловские парни, а почему – они сами не знают. Причины, разумеется, нужно искать скорее в местном суеверии, чем в мести.
Немка и ее муж никогда никому не причинили никакого зла. (Семьдесят лет спустя все еще прочно стоят остатки стен Немецкого дома. Увидевший их в первый раз может подумать, что это строение на много столетий старше венецианской башни. Заросшие терновником и ежевикой, полные змей, с огромной каменицей для оливкового масла, которая, все еще целая, лежит на том месте, куда ее положили до того, как начали строить дом, эти развалины остаются загадкой для нынешних жителей Мирил. Им известно лишь то, что называются они Немецким домом. Остальное и остальных больше никто не помнит.)
Неизвестно, действительно ли профессор Томаш Мерошевски, в страхе перед наступлением тяжелых времен и перед собственной немощью и старостью, поместил Давида в санаторий в Кралеве, как он и собирался сделать, и что в значительной степени было истинным смыслом их поездки, или же тогда, глядя на мир с высоты, решил иначе и повез мальчика домой, в Краков.
Когда облако пыли рассеялось, ничего больше не было.
Из записи в актовых книгах умерших можно узнать, что преподаватель французского и латинского языков Хенрик Миллер умер в 1941 году в Кракове, где и похоронен в соответствии с общепринятым посмертным ритуалом католической церкви, на основе чего с большой долей уверенности можно сказать, что его смерть была естественной и, видимо, такой же, какой была бы и в мирное время.
Никого из оставшихся троих ни в одной из доступных книг умерших найти не удалось. Таким образом, они считаются пропавшими. Если вообще когда-нибудь жили.
На кладбище в Кралеве, где во время войны и некоторое время после нее хоронили умерших пациентов детского санатория, в котором, возможно, был оставлен Давид, могилы с именем мальчика нет.