– Вот, это и есть твое важное земное дело!
Сны имеют свойство прерываться на самом интересном месте, за миг до того как спящему вот-вот откроется самое важное. Несколько следующих ночей Павел Соколовски ложился спать в свою постель одетым в отглаженный костюм и с галстуком цвета запекшейся крови. Но ни Святого Петра, ни старца он больше никогда не увидел.
Названия городов, которые исчезали с лица земли по всей Боснии, Павел Соколовски не мог обвести черной тушью, потому что на его картах они обозначены не были. Там стояло только одно имя – Сараево, но этот город был жив, пока преподаватель, несмотря на разрывы снарядов и бдительность снайперов, каждое утро выводил на прогулку своего маленького черного песика и всегда возвращался с ним домой по улице Кранчевича. «Вместе с королем Твртко бодро вступаю в новый день, – говорил он, – а с грустным поэтом иду назад, к своим тревогам».
Пришел и такой день, когда сгорели все географические карты, хранившиеся в архиве городской библиотеки. У Павла Соколовского перехватило дыхание, ему показалось, что, лязгнув, захлопнулся волчий капкан, простоявший в бездействии с 1934 года. Вместо галстука цвета запекшейся крови он повязал черный, взял тушь и старательно обвел жирной рамкой слово «Сараево». Лег в кровать, скрестил на груди руки, закрыл глаза и стал ждать. Так он, в конце концов, и уснул.
Разбудил его, уже следующим утром, маленький черный песик. Павел Соколовски удивленно посмотрел на него, потом встрепенулся, поднялся, подбежал к карте. Слово «Сараево» действительно было взято в посмертную рамку черного цвета. Он постоял немного, растерянно глядя на карту, прислушался к себе, не почувствует ли голода, и почувствовал его, попытался услышать стук собственного сердца и услышал его.
Павел Соколовски пожал плечами, пристегнул поводок к собачьему ошейнику, песик весело завилял хвостом, на улице рвались снаряды, снайпер вздрогнул, увидев его через оптический прицел, палец на спусковом крючке медленно пришел в движение, но преподаватель уже исчез за углом. Там, по другой стороне улицы, держась за руки, неспешно шли мужчина и женщина. Мужчина приветствовал Павла Соколовского, тот махнул ему рукой и проговорил в ответ: «Вот, идут дела потихоньку, по-стариковски». Женщина вопросительно посмотрела на мужчину и он с таким выражением лица, словно речь идет о чем-то очень важном, сказал:
– Это Post Scriptum.
Женщина удивленно подняла брови, но ничего не ответила.
Библиотека
Сначала слышишь свист над головой, потом проходит две-три напряженных секунды, и внизу, где-то в городе, раздается взрыв. Из окна место взрыва всегда хорошо видно. В первый момент там поднимается нечто похожее на высокий, стройный столб пыли, который тут же превращается в дым и пламя. Ждешь еще немного, чтобы узнать, о каком доме идет речь. Если пламя горит лениво и неспешно, значит это жилище кого-то победнее. Если оно вдруг всполохнет огромным синеватым шаром, то это наверняка недавно отремонтированная мансарда, обшитая лакированным деревом и синтетическими материалами. Если огонь горит долго и ровно, то это богатый дом солидного хозяина, набитый массивной старинной мебелью. Если пламя рванет в небо внезапно, дикое и разнузданное, как волосы Farrah Fawcett, и так же резко исчезнет, оставив ветру носить над городом лепестки пепла, можно быть уверенным, что сгорела чья-то домашняя библиотека. И постольку, поскольку за тринадцать месяцев бомбардировок ты видел над городом бесчисленное множество этих огромных беснующихся факелов, в голову приходит мысль, что этот город, Сараево, просто стоял на книгах. Конечно, это не так, но, прикасаясь пальцами к своим, еще не сгоревшим, книгам, думаешь именно об этом.
В любой личной библиотеке больше всего непрочитанных книг, таких, которые куплены из-за красивого переплета, имени автора или просто потому, что они привлекли своим запахом. В первые после покупки дни такую книгу часто берешь в руки, раскрываешь, прочитываешь две-три строчки и возвращаешь на место. Через некоторое время о ней забываешь или смотришь на нее издали с легким отвращением. Часто возникает желание отнести ее в ближайшую библиотеку, подарить кому-нибудь, избавиться от нее любым способом, но все не можешь придумать, как это сделать. И каждая такая книга становится странным подтверждением твоей привычки собирать ненужные вещи, которые в один «прекрасный» момент, исполненный огня и боли, превратятся в собрание воспоминаний. Все эти ненужные и непрочитанные книги будут висеть на тебе грузом до тех пор, пока с ними не распростишься. И когда внизу, в городе, веселящийся огонь будет глотать чьи-то точно такие же тома, ты будешь смотреть на него даже с своеобразным пониманием.