Идея вспыхивает в опьяненном разуме ярким эгидианским светлячком.
Карга ревет, посылая по верхним слоям реальности слабую рябь. Ее когти прочерчивают глубокие борозды на поверхности стола, она снова пытается схватить Торн. И Торн позволяет это, показываясь на мгновение.
Карга пытается силой вжать в губы Торн склянку, но та лишь падает на пол, когда Торн позволяет себе утонуть и погрузиться еще глубже, утаскивая Каргу за собой. Она падает, падает и падает, пока вокруг не остаются только звезды в бескрайней темноте небес, пока не исчезает не только время, но и притяжение, давление, движение. Глаза Карги распахиваются, она хватает ртом воздух, которого просто не может здесь быть. Скребет горло длинными когтями, извивается в пространстве. Торн прилагает все усилия, чтобы удержать в реальности хотя бы свое сознание, но не может не любоваться тем, как Карга дергается и пытается сдвинуться с места. Машет руками, тратит силы, пока, наконец, просто не… разрывается, распадаясь на частички.
Она навсегда остается здесь, за пределами мира, бесконечно двигаясь во всех направлениях к краям Вселенной.
Торн одергивает себя. Сосредотачивается, собирается, пытается вспомнить текстуру стола под непослушным телом. Притягивает себя назад так быстро, как только может.
Она уже делала это. Она может… может.
Реальность бьет по ней тяжестью, тошнотой, ледяным воздухом. Торн слабо дергается и заваливается набок, скатывается со стола и падает на землю лицом вниз. Она все еще неспособна пошевелиться, разум снова пьянеет. У нее больше нет сил сопротивляться.
Холодный воздух посылает по коже рябь острых мурашек. Торн знает, что дрожит, но отказывается заходить в тепло некогда своей палатки, и вместо этого упорно смотрит за горизонт.
Ей лучше, но голова все еще кружится. Когда она очнулась, зеркало нарисовало ей неприятную картину: пусть в лесах она стала выглядеть иначе, эти изменения не могли скрыть бледности, синих кругов под глазами, рассредоточенного взгляда. Ее раны перевязали, но не это было причиной того, что она так быстро пришла в сознание. Скорее всего, ее отпоили кровью. Она готова была ставить деньги, которых у нее не было, что это сделал Молли. И за это она обязательно отругает его, только сначала поблагодарит.
Но пусть сейчас она в сознании, слабость все еще делала мир вокруг размытым и нестабильным. Даже ее воля словно растворилась, спряталась, потому что Торн не может заставить себя думать о том, что действительно важно: что с ее караваном, что делать дальше, как объяснить произошедшее. Упрямые мысли бесконечно возвращаются к тому, что случилось в шатре Карги.
Торн… вновь была за изнанкой этого мира. Так глубоко, что Аелисар не мог не ощутить ее боль, отчаяние, страх. Он мог достать ее в любое мгновение. Почему он этого не сделал?
Могла ли Карга быть права? Нет, это нельзя было даже рассматривать всерьез. Неважно, что произошло между Торн и Аелисаром, их чувства, их доверие были настоящими. Может, она бесконечно глупа, но она сделала этот выбор сама, и будет верить до последнего дня.
Но если судьба тене была так важна для Туиренна, и если ему была настолько нужна ее помощь, почему он просто не забрал ее?
Глупые, глупые отчаянные мысли. Нужно было срочно отвлечься. Она играет в хрупкую бессмысленную игру с призраками того, что осталось в прошлом, и это не закончится для нее хорошо.
Она не знает, как еще успокоить и отвлечь себя, и обращается к старому способу. Забавно, как легко Торн забыла, сколько курила до попадания в темные леса. Она закуривает вновь, мнет в руках свою заначку из шатра, и… не ощущает ничего. Будто бы даже это теперь лишено смысла.
Какая же она глупая и жалкая. Никогда, никогда больше не посмеется над дурацкими книжками, в которых девчонки теряют смысл жизни и страдают из-за какого-то парня. Она нелепее их всех, вместе взятых.
Выдохнув, она бросает смятый сверток с самокрутками прямо на траву и отворачивается. Возможно, ей удастся отвлечься, если она сделает что-то полезное.
На нетвердых ногах Торн добирается до остальных палаток. Большинство до сих пор проверяют, все ли на месте, целы ли дети. Вдали мелькает Молли. Адан замечает ее первым, но не реагирует. Просто смотрит, закрыв единственный глаз фасеточным панцирем, скрывая от Торн свои настоящие эмоции.
И ведь она правда когда-то думала, что была бы счастлива с таким отцом, как Адан. Что он мог бы принять ее, если только она будет скрывать свою природу чуть лучше. Теперь она не хотела никого, кто готов был терпеть ее, только если она будет «удобной». Конечно, любой отец лучше Ашберрада, но это не значит, что ее устроила бы фальшивая жизнь.