Он смотрит только на Торн на этих словах. Его черные глаза блестят из-под серебряных кудрей. Они с Амишей напустили морок на себя, чтобы не пугать никого из каравана, и теперь их выдавала только пластика и острые уши. Не то чтобы последнее было редкостью среди рас Вайклира.
Молли вздыхает.
– Уж насколько я ненавижу Бастион… тут, наверное, соглашусь. В городе всяко лучше, хотя бы на время, чем слоняться по этой глуши. Так что… наверное, я за, если и ты за, Торн.
Амиша расцветает и улыбается.
– Я тоже хочу в город. Никогда не видела знаменитых Нерушимых Городов!
Торн не видит смысла спорить, поэтому только пожимает плечами. Сейчас этот вариант точно не хуже других.
XXV
Казалось, в Бастион их впускать не хотели. Шаннлису приходится что-то долго объяснять на входе, и Амиша нервничает тем сильнее, чем дольше все это тянется. Им везет они задерживали какую-то важную персону, и тот начал психовать и сыпать угрозами. Они проскальзывают под шумок, и трудно сказать, легально или нет.
Утро в Городе-Бастионе холодное, настолько светлое, насколько позволял темный Ваэндрайн. Небо все еще усыпано звездами, только блестят они чуть слабее, и тусклые огни на домах раскрашивают воздух в мыльные размытые оттенки. Торн осматривалась так, будто видела все это впервые, только чтобы абстрагироваться от навязчивого ощущения, давящего понимания: она в очередной раз была настолько неправа, что это казалось уже смешным.
Оказавшись в Бастионе впервые, она наивно думала, что этот город понимает ее. Мрачный, живой, со своим сознанием где-то под каменными плитами и блоками, древний. Какой-то родной.
Она даже не подозревала, насколько ошибалась. Понимание? Родство? Этот город ее ненавидит.
Как ненавидела Карга, только сильнее, не персонифицированно. Он ненавидит всех, кто занимает его пространство, считает их чужаками, ворами, недостойными. Нерушимый, вечный Бастион побережья темного материка, он поглотил бы каждый огонек жизни, если бы мог хоть что-то сделать.
Ей хочется бежать.
Тонкие легкие туфли Амиши моментально теряют приличный вид на выбитых улицах и в грязных лужах. Она оглядывается без конца, перебегая взглядом с вечных стен самого Бастиона на старинные постройки старых жителей, тысячу раз реставрированные, а с них – на новые домишки, шаткие и слабые. Она тоже ощущает себя здесь чужой.
Они минуют попрошаек, пьянчуг, чернеющие переулки, выходят на звук музыки. Уличные исполнители, почти неживые, настолько механические и лишенные души, наполняют темные улицы каким-то неестественно-жутким духом. Их веселые мелодии здесь неуместны. Дики.
И сколько же тут непривычных лиц – новых лиц этих молодых рас из другой земли, названий которых Торн не помнит. Они смотрят уверенно и властно, чего, вдруг стучится что-то древнее в крови Торн, они просто не имеют права показывать. Даже ощущать.
Интересно, что сказал бы Аелисар на все это? Принял бы такое наступление нового времени?
Боль от ранения Амиши практически отступает, так сильно она хочет скалиться на каждого второго.
– Это не их земля, – шепчет она, видимо, только для себя, однако Шаннлис реагирует немедленно, не теряя нейтрально-расслабленного выражения лица.
– Держи это при себе. Вас тут не любят, с этой вашей заносчивостью. Сами все потеряли и теперь удивляетесь, что кто-то решил подобрать то, что вы выбросили.
Торн становится стыдно от его слов. Откуда этот расизм? Когда он в ней зародился? Она не имеет никакого права на Бастион ровно так же, как и эти существа, и он ненавидит ее не меньше. О чем она вообще думает, поглощенная собственной версией реальности?
Она ежится, и Молли утешающе приобнимает ее за плечи. Рядом с его теплом становится спокойнее.
– Ты такой же, как и я! – Амиша вспыхивает, смотрит на Шаннлиса со смесью недоумения и возмущения.
– Я горожанин. Сама говорила. А ты могла оставаться бегать по лесу и петь себе дальше, какой Туиренн монстр. Или на чем еще ты повернута.
Амиша бледнеет и обнимает себя руками. Видя, что она замедляется, Торн подхватывает ее под локоть и притягивает к себе. Амиша вздыхает и не отступает от спора:
– Они… то, что они тут делают, эти новые расы… что, скажешь мне, это не выглядит как детская лепка из говна на пьедестале из-под мраморной статуи?