– Разве мы не проходили это раньше? Я люблю твое упрямство, но не думай, что я не напою тебя силой, если придется.
Привычная игривая злость разгорается на месте смущения, и она отвечает на его взгляд. Дерзко, прямо.
– Тебе просто нравится, когда тебя кусают.
– Мне нравится, когда ты это делаешь.
Она медлит. Обычно Аелисар давал ей кровь из руки. Шея – что-то совсем новое. Но она не собирается давать ему поводы для ехидства.
Переборов себя, Торн касается его лица. Скользит, запускает пальцы в его волосы, подается ближе. Ощущает, как ее дыхание согревает его кожу, и знает, что он ждет момента с едва сдерживаемым нетерпением. Поэтому она оттягивает этот момент, колеблется для вида, прежде чем погрузить клыки в его шею.
Его кровь горячая, безумная, богатая воспоминаниями. Этот вкус тяжелый, но вместе с тем напоминающий самую чистую ключевую воду, цветочную сладость кленовых листьев, горечь полыни. Вливает в нее не одну, но десятки жизней за каждый глоток, заставляет каждую частичку разгораться и расцветать. Торн не осознает, как крепко держит Аелисара, как много вытягивает из него. Голова кружится, но кружится эйфорично, прекрасно. Ее наполняет силой, места затягивающихся ран жжет. Она отрывается на мгновение, хватает ртом воздух, кусает снова. Аелисар судорожно выдыхает, его пальцы сжимаются на ее ноге. Торн ощущает себя болезненно-хорошо; он снова здесь, ее болезнь, и этот момент кажется вечным. Пусть они оба знают, чем все закончится.
Она обнимает его крепче, отрывается от шеи. Проходится языком по ранкам от клыков, целует слабые затягивающиеся следы. Не осознает, как проводит дорожку поцелуев к его горлу и открытым ключицам, но четко ощущает, как скользит его рука по внутренней стороне ее бедра.
Нет, нет. Что она делает?..
Торн отстраняется рывком, и ей кажется, она взорвется в пламени прямо здесь и сейчас. Его кровь внутри нее кипит, требует продолжить, и она мотает головой, пытаясь вернуть рассудок.
Аелисар отпускает ее, резковато отстраняется и запускает пальцы в волосы. Он выглядит растерянным, и она виновато сжимается.
– Прости. Я увлеклась и начала… ложные сигналы и…
Он смеется, смотрит на нее с какой-то особенно глубокой горечью.
– Ты не можешь внушить мне мечты и желания, которые и так мои. Я сам забылся.
Она кивает. Не знает, зачем. Для этого не время и не место, она упустила свой шанс, а теперь… теперь внизу лежит ее раненый друг, а она…
– Как Молли? – она надеется, что смена темы поможет ей отвлечься. Это не слишком работает, только усугубляет чувство вины.
Туиренн поднимается. Застегивается поспешно, ошибается на одну петлю и делает все криво, отчего приходится исправлять.
– Он внизу. Проверь. Тебе будет спокойнее, чем просто узнать с чужих слов.
Торн резко соскакивает с кровати. Ее все еще немного шатает, но теперь тело ощущается надежнее и крепче, и она хотя бы может контролировать свои движения. По крайней мере, в том, что не касается Туиренна.
– Ухожу.
– Иди. Я пока… остыну.
Она уверена, что стала еще более красной, а потому спешит сбежать вниз.
Внизу все так же пусто, и Торн не сразу находит Молли в путанице маленьких захламленных комнат. Он лежит на столе, наспех накрытом и оборудованном для его удобства, с закрытыми глазами и тяжелым, сбивчивым дыханием. Его одежда полурасстегнута, кое-где видны не самым аккуратным образом закрепленные бинты. Он смертельно бледен, но жив, и это главное. Торн останавливается рядом, не зная, что теперь делать. Как она может помочь? Она ничего не знает о врачевании. Не представляет, как правильно лечить себя, уж тем более – полукровку, о родительских расах которого у нее только поверхностная информация. До чего же мало у нее знаний… акробатика и сражения, полтора языка, мифы с легендами и крайне специфический опыт скольжения по изнанке миров. Если подумать, она совсем не приспособлена к жизни. Тем более не способна помочь другу, который столько для нее сделал.
– Я по твоему лицу вижу, что ты опять себя винишь.
Голос Амиши заставляет ее вздрогнуть. Торн отступает на шаг, прячет руки на груди, хмурится и качает головой. Даит-аин касается ее плеча одной рукой, а другой ставит на стол рядом с Молли мисочку с травяным раствором.
– Подумай, что бы он сказал на то, что ты опять нашла повод для самобичевания.
Торн фыркает, но не находит слов, чтобы возразить. Амиша права. Теперь винить себя бессмысленно, и что важнее, это дурацкое чувство вины за прошедшие дни превратилось в извращенную форму эгоизма. Она должна думать о Молли. Вот что важно.