– А при жизни? Какими они были, когда все еще было хорошо?
Он смотрит на нее недолго, изучает ее лицо. Говорит спустя паузу:
– Знаешь легенду о морских пленницах?
Она кивает. Разумеется, она знает эту сказку. Новые народы зовут морских пленниц русалками, но тексты куда старше этого слова.
– Юноша находит на берегу прекрасную девушку и влюбляется в нее. Он настолько ею очарован, что не замечает странностей. Она оказывается русалкой и… дальше, как правило, много разных вариантов.
Туиренн приобнимает ее за плечи, и она кладет голову ему на грудь. Слышит, как его мягкий голос зарождается в самой глубине души, и закрывает глаза.
– Я расскажу один вариант. Юноша признается девушке в чувствах, но все не так просто.
«Может, я русалка. Сирена», – говорит она обманчиво-сонно, голос вьется на грани полушепота белесыми лентами. Вокруг нее раскинулись ореолом выскользнувшие из узла волосы, обесцвеченный нимб, как если бы она и правда была под водой. Свободно лежит полураспахнутая рубашка на болезненно-тонком теле, что кажется, нажми – и под тканью окажется воздух. Она будто спит или мертва. Как всегда, это ложь.
«Русалки так не выглядят. Сирены тоже», – говорит юноша уверенно. Она открывает глаза так вяло, что, кажется, будто и правда спала. Но вот ее бесцветные глаза цепляются за него, крепче рыболовных крючков в пойманной морской плоти – и вот она уже поднимается, подается вперед, полусадясь, едва опираясь на кровать тонкокостной рукой.
«О? Ты так уверен, что видишь меня насквозь, но что если ты видел то, что хотел, все это время?»
Еще вперед, соскальзывают с плеча длинные светлые волосы, свободные, как водопад. Скрывают, кажется, больше, чем ткань ее нелепой одежды могла когда-либо скрыть. «Что, если я позволила тебе видеть кожу вместо моей чешуи, смотреть мимо всех этих маленьких зеленых чешуек?»
У нее чересчур длинные пальцы, и ногти острые, как ножи, когда она проводит по своей прозрачной почти молочно-бледной коже. Скользит, от шеи до нездорово острых ключиц, и там, где надавливают ее пальцы, кажется, мерцает зеленым чешуя из ее слов.
«Что если я позволила тебе не замечать мои жабры, пока мое горло заходилось в попытке жить вашим воздухом?»
У нее слабый голос. Ее пальцы скребут по тонкой длинной шее неравномерно, будто цепляясь за скрытые ранее жабры, и тень от ладони и волос мешает увидеть наверняка.
«Что если ты не слышал ни одного моего слова, придумал мне голос, услышал несуществующие слова за рыбьими острыми зубами, которые выбрал не замечать?»
Она не улыбается никогда, кроме того раза, когда не могла отнять собственных окровавленных рук от лица. В той крови нельзя было сказать, только ли ее клыки так заточены.
«Что если ты мог сжать мою тощую рыбью талию одной своей грубой рукой, но видел плоть, кожу и кровь? Что если, – спадает ткань с острого белого плеча, ее лицо подозрительно близко, она, кажется, не дышит, обескровленная утопленница, – я давно грызу твое горячее сердце, глядя тебе в глаза, оно еще бьется в моих зубах, но ты видишь то, что хочешь видеть?»
Тогда – только тогда ее синюшные тонкие губы трогает улыбка. Улыбка не отражается в бесцветных глазах.
«Мне нравится вкус твоего сердца».
Торн смещается, заглядывая в его лицо. Ей не доводилось слышать эту версию, но она жуткая и красивая одновременно в той же степени, в какой ужасающе прекрасны сами реликты.
– Все мэрр – в этой легенде. Обман, любопытство и неминуемая опасность. Ликование, когда наступает момент раскрыться и пить страх, зарождающийся в глазах жертвы. Они не были так кровожадны, как бываем мы или были фаэ, но… их игры бывали жестоки.
Это совсем не удивляет. Наверное, как-то так большинство и видели реликтов. Торн кивает и обнимает Аелисара крепче.
– А другие? Остальные, кто… вымер.
– Они не вымерли в прямом смысле, – возражает Аелисар. – Суи частично выродились, но большинство оказались заточены, привязаны к земле, которую избрали своим «гнездом». Для народа, который предпочитал воздух так же, как мэрр – воду, они слишком полагались на территорию, которую могли бы считать своей. Тех, кто остался, заперли за десятками замков, некоторых разделили на части. Они все еще живы где-то там, спят или ждут, но ничье сознание не способно оставаться целостным вечно. Рано или поздно они растворятся в изнанке Вайклира и исчезнут полностью, и с ними умрут земли, где их заперли.