Почему она не решилась раньше?
Торн снова прижимается к нему целиком, ощущает холод ткани на его бедрах. Его неразрешенное напряжение.
Он помогает ей избавиться от последней преграды. Касается ее лица, заставляет смотреть на себя. Выдыхает ее имя прямо в губы, двигается осторожно, неспешно.
Целостная, единая с ним, она не может не чувствовать, насколько правильно это ощущается.
Аелисар двигается, и мир движется с ними. Время останавливается, нет больше холодного воздуха вокруг или ткани плаща под спиной, ничего нет, кроме него и ее горящей души. Внутри нарастает и сворачивается в узел то, чему Торн не находит сравнения, и ей кажется, что она спешит, рвется в бесконечной гонке, которой никогда не должно быть конца. Мир сжимается до единственной точки, по телу прокатывается такая дрожь, что Торн не сдерживает вскрика и распахивает глаза именно тогда, когда тусклые звезды на небе взрываются фейерверком.
Слезы выступают на глазах, ее все еще бьет дрожь, лавовым потоком прокатывается по телу иррациональный блуждающий жар. Аелисар выдыхает, прикусывает ее плечо, и она ахает, ощущая, как он содрогается сам.
Она забыла, как говорить. Дышит тяжело, неспособная выровнять дыхание, наверное, впервые в жизни. Смотрит на Аелисара, сейчас в тысячу раз более прекрасного.
Ни к кому. Никогда. Она больше не сможет ощутить ничего подобного.
Он откидывает с лица прядь волос и смотрит на нее с самой сияющей улыбкой.
– Если бы я уже не был влюблен, влюбился бы сейчас, в этот твой взгляд.
Теперь, когда он отдаляется, он оставляет холодную пустоту. Она притягивает его обратно, уже тоскуя по прошедшему мгновению, и Аелисар снова целует ее. И никогда еще он не целовал ее так нежно.
XXVII
Искусственные огоньки города зажигаются медленно, улица за улицей. Они практически не дают света, смотрятся тусклее звезд, только рисуют нелогичные, запутанные очертания переходов города. Торн ежится и прижимается к Аелисару спиной.
– Этот город такой злобный.
– Все они злобные, – голос Аелисара звучит так рядом, его дыхание касается ее уха. – Но что они могут сделать, кроме как ненавидеть? Их время тоже прошло, даже раньше, чем наше.
Она закрывает глаза и отклоняется. Аелисар оставляет поцелуй на ее шее.
Ее побег ничего не изменил, но это не лишает ее чувства вины, затаившегося где-то глубоко. Сейчас она вспоминает, какими опустошенными были те дни вне темного леса, и чувствует этот укол снова. Чудовищнее было только ощущать, как себя заживо сжирал Раш. Его решение зрело куда дольше ее собственного, и поступить так с Туиренном для него было преступлением куда страшнее, чем для нее.
– Что тебя беспокоит?
Она оборачивается, встречается взглядом с обеспокоенностью в золотых глазах. Заставляет себя слегка улыбнуться.
– Ничего. Просто вдруг задумалась, что сейчас с Рашалидом. Он наверняка думает, что ты его ненавидишь.
Аелисар издает какой-то странный раздраженный смешок.
– Да, Раш… да. Скорее всего, именно так он и думает, он любит винить себя по любому поводу. Наверняка ушел отшельничать в ничейные части леса и ненавидеть себя. Я хотел, чтобы он стал лордом Отголосков после меня. Я не злюсь, ни на него, ни на тебя. Ни в одно мгновение не злился. Понятия не имею, как поступил бы, будь я на его месте или… твоем. Может, сам бы сдался и сделал что угодно, чтобы только сохранить жизнь тем, кто мне дорог.
Торн опускает взгляд. В некотором роде Аелисар так и делает. Жертвование своей личностью и самим фактом своего существования ради всех остальных тене – просто другая сторона этой же монеты.
– Ты все еще грустная, – замечает он. Слегка толкает ее плечом. – Я могу начать думать, что ты, как и Раш, сейчас тоже придумаешь себе повод винить себя. В некоторых чертах вы совершенно одинаковые.
Ей не нужно придумывать повод. Но сейчас она намеренно цепляется за возможность отвлечься.
– Да? И в чем же мы так похожи?
– Больше всего? – Туиренн усмехается. – В вашей семейной черте не видеть очевидное до последнего момента.
Она слегка поводит бровью.
– Что же это такое я не видела в упор?
– Ваше с ним сходство, раз. Сходство с Ашберрадом, два.
– Звучит даже не как два аргумента, а от силы как полтора.
– Ладно, – он улыбается, подается к ней ближе. Его глаза блестят. – Сколько ты отказывалась видеть, что я влюблен в тебя?
Она смеется. Осознает, что краснеет, и целует его снова. Оборачивается полностью, обнимает, и он отклоняется назад, позволяя Торн сесть удобнее. Его сияющего тепла достаточно, чтобы в который раз заставить холод ночи исчезнуть, и в этот раз он отдает ей всю инициативу. Без слов разрешает делать все, что угодно.