Она не знает, сколько сидит так, один на один с бутылкой. Мерзкое сладкое ягодное вино вызывает дезориентацию и покалывание в кончиках пальцев, рассредоточивает ее внимание, и она не сразу замечает, что с ней рядом опускается знакомая фигура.
– Знаешь, толку от этого вина никакого, а похмелье как раз отвратительное. Поверь моему опыту, – замечает Молли, садясь так близко, что касается ее своим открытым плечом. – Поэтому я принес другое.
Она косится на его бутылку. То, что принес он, крепче и лучше. И стоит дороже.
– Ого. Ценное.
– Тебе можно мою пополамку, если мне можно твою, – он кивает на бутылку в ее руках. Торн поводит бровью.
– Ты же сказал, что мое – дрянь.
– Я и говорю, делись, чтобы страдали мы оба. А то ишь чего удумала, не делиться утренним страданием.
Торн хмыкнула.
– Я от всего отхожу быстро, так что, вполне вероятно, страдать будешь только ты.
– Тем более, повод за мной поухаживать. Я продуманный парень, Торн, все не просто так.
Он улыбается. Тепло, будто бы даже взаправду. Толкает ее плечом.
Она делится своим вином. А потом они говорят, как всегда. С Молли просто, потому что он может говорить обо всем, даже о том, в чем не слишком-то разбирается. Оружие, цирковые номера, сказки и истории, иногда – даже его воспоминания из времен до каравана. С ним легко настолько, что она часто забывает, что Молли не был в караване всегда. Они знакомы, кажется, всего два года?..
Раньше они не напивались вместе, впрочем. Всегда что-то новое с ним.
– …мне нравится, как твоя рука лежит в моей.
Мутным, пьяным взглядом Торн смотрит вниз. Она привыкла к контрасту кожи, как привыкла и к тому, что ее руки, кисти, как правило, больше, чем у любого другого. Она всегда считала это уродством – она вся долговязая, как жердь, как тощее белое дерево.
Она не видит, что особенного в том, как ее рука лежит в его. Она вообще не помнит, как вышло, что он взял ее за руку.
– Хорошо, наверное? – она не знает, зачем это сказала. Молли смотрит на нее своими золотыми глазами, будто пытается что-то высмотреть на самом дне ее души.
– Ты даже когда напьешься, все равно такая колючая, – говорит он наконец, и Торн непонимающе морщится. Молли только улыбается. – Но! Но, чтобы ты знала, меня это не смущает. Меня восхищает, как ты никогда не лжешь, Торн, поэтому я тоже буду начистоту. Ты не та безопасная гавань, которую я представлял, когда отправился путешествовать. И никогда не будешь, потому что ты – это ты. И я хочу узнать, докопаться… – его золотой взгляд скользит от ее озадаченного лица вниз и останавливается в районе груди. Молли осторожно тычет ее пальцем в ямку между ключиц и скользит чуть вниз. – …Как бьется это твое светящееся сердце. Хочу пересечь эту границу. Понимаешь?
Торн не понимает ровным счетом ничего. Помимо этого, она думает, что опрометчиво считала Майли недалекой. В сравнении с Торн и камень будет гением.
– Ты пьян, Молли.
– И говорю чистую правду, сказал же. Послушай, – теперь он кладет руку на ее встрепанные волосы у лица, задевает краешек шапки. – Я всю жизнь стараюсь сделать из себя что-то приятное, свести на нет то, что я полукровка. Всю жизнь из кожи вон лезу, стараясь. И только когда я тебя увидел, я понял, что можно не притворяться. Потому что ты настоящая, и ты справляешься без лжи. Понимаешь?
Торн едва ли не смеется ему в лицо от абсурдности этих слов. Она не справляется. Она проверяет каждый свой шаг и все равно делает все неправильно. Неуместная везде, где только можно, и…
Она и правда рассмеялась бы, если бы Молли не поцеловал ее раньше.
Его губы мягкие, теплые; на вкус он как противное сладкое вино из ягод, но теперь этот вкус ощущается совсем иначе. Она растеряна, даже не думает, размыкает губы, чтобы сказать хоть что-то, но Молли пользуется этим, и от этого поцелуя у нее путаются мысли.
Она ощущает его теплую руку в своих волосах; та медленно скользит, сбивая шапку, задевая резные длинные уши. Молли придерживает ее за затылок так, будто боится, что она убежит.
Это все совершенно лишено смысла.
Она не знает, насколько не сразу кладет руку ему на грудь и настойчиво давит. Молли послушный, отпускает ее почти сразу, даже руки убирает прочь. У него такой невинный вид, будто бы он только что украл все яблоки из запасов каравана.
Она не знает, что сказать. Он больше не рядом, а она его все еще чувствует. Это мешает.
Она молчит, и вся эта ситуация становится только хуже, только еще более неловкой.
– Ну… – она должна сказать хоть что-то. Но только что-то нормальное. Не испортить ничего. – …Я спать!..