Она поскальзывается почти намеренно, кинжал отсекает прядь ее волос. Изгибается так, как не гнулась на представлениях, уходя от очередного удара. Еще порез.
Прыгает за дерево, кинжал почти касается кончика ее носа. Следующий удар задевает ее ребра.
Она не может уворачиваться вечно. Он убьет ее, понимает Торн.
Он правда хочет убить ее.
– Нет! Подожди!
Бесполезно просить у реликта пощады.
Она уворачивается еще раз, ценой почти рассеченной шеи. Пошатывается.
И Рашалид впечатывает ее спиной в ствол дерева. А потом загоняет клинок в ее грудь по самую рукоять.
Она… не чувствует ничего. Забыла дышать.
Обесцвеченные глаза Рашалида изучают ее лицо. Звуки раздаются словно издалека. Цвета меркнут.
Это… конец, да?
– Можешь, значит.
Его далекий голос словно раздается из-за толщи воды. Торн непонимающе хмурится, опускает взгляд – и видит кинжал Рашалида в себе. В собственном полупрозрачном теле, мерцающем темнотой.
– Ты мог убить меня. Если бы я не…
– Если бы ты не проскользнула, да. Ты была бы расходным трофеем, полукровка. А я люблю играть с трофеями.
Она с мгновение смотрит в его лицо. И когда он выдирает кинжал из ствола дерева, она подается за его рукой, будто бы чтобы освободиться.
Но ее рука смыкается на рукояти ножа. Пепельная сталь кричит в ее костях о своей ненависти, ей практически больно, вибрация расходится до позвоночника.
Весь этот гнев она вкладывает в удар, когда всаживает Рашалиду под ребра клинок.
Он отскакивает, роняет свое оружие. Торн выпадает в реальный мир, падает на траву, но не отрывает от него взгляда – смотрит, как он ругается, выдергивает ее нож и швыряет на землю.
– Ты сумасшедшая?! – его голос такой злой, что что-то внутри Торн сжимается. Вместе с тем она ощущает злорадство. И смеется.
– Я знаю, что вас не убить так просто. Но раз уж мы обмениваемся ножами…
– Да я не о том! Боль нравится?! Пепельная сталь! Она же… – он весь содрогается, и только тогда замечает, что за ними снова наблюдает тот грискорнец, Киранн. – А ты что тут опять делаешь?!
– Просто восхищаюсь, где ты такое чудо нашел. Тоже любит, когда больно и неприятно… еще и внешне похожи…
Рашалид швыряет в него свой кинжал с явным намерением промахнуться. Но Киранн понимает намек и снова исчезает.
А Торн не может сдержать смех. Падает на траву и смеется, а Рашалид только качает головой.
Ей смешно. Кажется, ей весело.
Но потом она слышит за спиной знакомый голос Эрратта Туиренна.
– Делаете успехи?
Ллар-лорд двора Отблесков и Отголосков спрашивает беззаботно, насмешливо, и это не вяжется со все еще ругающимся Рашалидом. Эгидианец светится от злости – на мгновение Торн думает, неужели и она так выглядит со стороны?
– Ты был прав, вот что наш самый большой успех, теналь, – Рашалид хмурится и упирает руки в боки. – В остальном все предсказуемо плохо.
Торн бросает взгляд на Эрратта Туиренна, слишком поздно вспоминая, что не следует смотреть на реликтов прямо. Туиренн слегка приподнимает темную бровь в молчаливом вопросе.
Рашалид устало вздыхает.
– Она решила, что я ее насмерть зарезать собрался. Будто ее можно убить одним несчастным тыком ножа.
– Раш, – то, как темный реликтовый лорд произносит это, навевает мысли о тепле, заботе и доме. Торн никогда не связывала такие эмоции с реликтами. – Раш… люди за пределами леса не знают о нас ничего. Будь снисходительнее.
– Я сама снисходительность, а ты меня не ценишь.
Торн откидывает голову назад, прижимаясь к широкому стволу и переводит взгляд с одного реликта на другого. Вот они, перед ней, неземные, прекрасные, непостижимые, и такие… обычные в этой перепалке, что у нее ничего не укладывается в голове. Говорят, как могла бы говорить она с Майли, когда все еще было хорошо. Спорят, как могла бы спорить она с Молли.
– Я заберу твою подопечную? – спрашивает Туиренн, будто кто-то мог возразить лорду Двора.
Рашалид пожимает плечами.
– Да, конечно. Мне есть над чем подумать, так что можешь считать, что пока мы закончили.
Туиренн улыбается – и в следующее мгновение протягивает Торн руку, чтобы помочь встать.
Когда она касается его руки, ей кажется, что она касается выдумки.
В следующее мгновение тренировочные площадки исчезают, и в ворохе черно-золотых перьев они оказываются высоко-высоко над черным лесом. В кронах вековых деревьев их легко потерять, хотя сама мысль о том, что кто-то может упустить из виду Эрратта Туиренна, кажется абсурдной.
Он снова спокоен, его улыбка мягкая, безупречная, но Торн слишком хорошо помнит пробирающий до костей ужас прошлой ночи, вызванный одним только мгновением его гнева.