– Чтобы не затягивать неловкость, Торн, я сразу же хочу принести извинения за то, как отреагировал на твои слова вчера.
Торн снова напрочь забывает о предосторожности и условленных правилах, настолько она озадачена. Понимает, что смотрит на него, на его прекрасное лицо, и чувствует себя непроходимо тупой.
Это какой-то абсурд. Самый страшный хищник, которого только можно вообразить, чудовище, пугающее весь темный континент, крадет ее на красивый балкончик со светлячками и говорит: «Прости, Торн, что-то я вчера резковато отреагировал».
Да никто бы не поверил. Она сама бы себе не поверила. Она бы такое даже не придумала!
Туиренн смотрит на нее, изучает ее выражение лица. Она понимает, что слишком долго молчит, но не знает, что говорить.
Какая она тупая. Все спящие боги за Вуалью свидетели, она знает, почему ее не сожрали в темном лесу. Просто она такая тупая, что ее перепутали с бревном.
– Нет, я нет… – она не понимает, что несет. Говорит, чтобы говорить. Зачем…
Туиренн улыбается и отворачивается, глядя на переливы золотистых оттенков в играх светлячков в темных кронах.
– Я испугал тебя. Я об этом. Прошу прощения, что испугал тебя, Торн.
Смешно. По крайней мере, его слова вернули ей какой-то контроль – потому что она снова злится. Будто она могла не испугаться, когда он сминает реальность вокруг себя одними эмоциями.
– Я не хотел. Что бы о нас ни говорили, я не считаю самым главным развлечением доведение смертных до ужаса. Доводить их до ужаса вообще неблагодарное дело…
«Их». Он сказал «их», не «вас». Она не могла не заметить.
– …это чревато всякими совершенно неприятными… физиологическими неожиданностями, к которым я за все годы не привык и уже, наверное, не привыкну.
Это прозвучало так абсурдно, что Торн смеется. Вот он, ее первый секрет выжившей в темном лесу – если хотите отпугнуть реликта от себя, будьте готовы наложить в штаны.
– Я не была настолько испугана, – замечает она. – Не надо.
– Я не имел в виду тебя, Торн.
Вот. Вот, он подтвердил. Он будто отделяет ее от остальных. Это из-за ее следов на коже?..
– Я хотел сказать: тебе не нужно так остро реагировать на вспышки гнева и эмоций, – продолжает Туиренн, оборачиваясь к ней. Она видит его руку на перилах балкона, видит эти длинные пальцы в черной коже перчаток и не может перестать думать, каково это – если он возьмет в руки клинок? Как они будут смотреться на оружии? – Здесь ты увидишь такое часто. Мы не совсем «чувствуем» эмоции, мы… – он осекается, будто отрезает себя от того, что собирался сказать. Торн высматривает причины на его лице и сама не понимает, почему. Он продолжает. – Не утомляя тебя скучными деталями, просто не пугайся так сильно, когда…
– Нет, – перебивает она его, и Туиренн слегка приподнимает бровь. Она ловит себя на мысли, что, возможно, не должна была делать этого. Что, возможно, на самом деле никто не осмеливается перебивать его, а она снова нарушает какие-то правила. – Нет, я имею в виду, не нужно упрощать. Я бы хотела понять, если собираюсь здесь…
…дожить до тех пор, когда смогу сбежать…
– …не умереть.
– А, – бесцветно отвечает он. – Я не думал, что вам, людям из-за леса, это интересно.
Торн знает, что реликты не только не могут лгать, но и прекрасно чувствуют, когда лгут им. Знала по себе. И с удивлением понимает, что не лукавит ни словом:
– Мне правда интересно, и я правда хочу понять.
Ей кажется, что она улавливает легкую тень улыбки на его бледных губах, прежде чем он поворачивается к ней и вглядывается в ее лицо в ответ.
– Продолжаешь смотреть прямо на меня. Продолжаешь спорить со мной. Восхитительная смелость. Тебе будто совсем не страшно.
Она хмурится, злится, и ее свет сейчас заметен даже ей самой в темноте этих крон.
– Ты сам прекрасно знаешь и чувствуешь, что страшно. Страх – это инстинкт.
– И тем не менее ты говоришь со мной, как могла бы говорить с кем угодно.
– Я не знаю тебя. В некотором роде, ты и есть «кто угодно» для меня, разве нет?
Туиренн, кажется, изумлен. Прикладывает руку к груди и смотрит на нее округленными в притворном возмущении глазами.
– Никогда не слышал ничего более наглого. Скажи мне, Торн, – его длинные пальцы сжимают перила балкона. Она слышит слабый скрип его кожаных перчаток, но смотрит только на его лицо, когда он подается вперед, к ней. – Такая смелая. Раскрой я перед тобой свою темную душу чудовища, ты зажмуришься? Или продолжишь смотреть прямо, в самую суть?
Ей трудно выдержать взгляд этих золотых глаз. Все в ней осознает, что перед ней – тот самый чудовищный темный незнакомец, о котором предупреждают все сказки и истории с самого детства. И в то же время она слишком четко понимает реальность происходящего.