Бездна.
Слишком прекрасно. Растворение и лишение индивидуальности перестает быть наказанием, а становится блаженством.
Бездна.
Бездна.
Торн вскрикивает, когда Туиренн отпускает ее руку. Он кажется озадаченным, моргая, потирая кончики пальцев, будто анализируя. Она смотрит на его сосредоточенное прекрасное лицо и чувствует себя высохшей оболочкой, обессиленной и никакой. Она только что чувствовала в себе такую… мощь, такую силу, и этого больше не было, и…
Это была его мощь, понимает она. Одним прикосновением Туиренн сделал их единым целым, и она видела мир так, как видит он.
– Торн, – говорит он строго, натягивая перчатку. – Мы, конечно, все чудовища для вас, но это не значит, что мне не интересно знать, какая ты на самом деле.
…он «считал» ее. Он ощутил ее суть так же ясно, как она ощутила его. Интересно, ему понравилась эта жалкая слабость? Для разнообразия?
– Я думала, меня разорвет от всей этой… мощи.
Он усмехается криво.
– Это иллюзия. Каждое прикосновение ко мне дает иллюзию того, что можно получить мои силы и чувства, если продолжить прикасаться. К твоим чуть более ранним словам – нет, мне нужны не только твои отметки на коже, хотя ты и можешь мне помочь.
Она понимает. Теперь – понимает, и ей не по себе.
Сколько их, таких, кто хочет его ради его сил? Кто пытается сблизиться с ним из-за эйфории, которую дарят его прикосновения?
Ее разум должен кричать, что она наивная дура, но Торн кажется, что она может вычленить из его воспоминаний кое-что очень важное.
Мало кто способен понять, что он такое.
И он на самом деле одинок.
VI
Она поняла, что в ней особенного. Это не сделало ситуацию легче.
По крайней мере, Эрратт Туиренн объяснил ей кое-что очень важное. Если она не хочет быть «считанной» так же легко, как заглянула в него самого на балконе, ей следует понять, как закрываться от других. Прикосновения к ее коже, может, не дарили бы чужакам той эйфории, которую они испытывают, дотрагиваясь до лорда Двора, но он все равно посоветовал быть осторожнее.
«Большинство здесь голодны не до крови, Торн, они голодны до эмоций. А ты слишком яркая, чтобы оставить их равнодушными».
Значит, ей следовало научиться, и для этого ее отдали Рашалиду. Рашалид должен был показать ей ту тонкую грань, за которую нужно было ступить, чтобы просачиваться в мир вокруг. Торн это вполне устраивало.
Она могла попробовать сбежать именно так.
Рашалид ждал ее на площадке, не назначая времени. Для реликтов время значит слишком мало: они бессмертны, не нуждаются во сне и заботятся только о веселье. Как сказочные персонажи, только с кровью на длинных клыках. Рашалид знал заранее, когда Торн собиралась прийти к нему, и был наготове.
Когда она будет бежать, ей придется миновать, по меньшей мере, тренировочную поляну.
Рашалид – облако огоньков и крылышек, сплетающихся в фигуру. Клинки сверкают, когда он убирает их в ножны, и оружие просто превращается в свет и исчезает.
– Полезный трюк, – замечает она вместо приветствия, привлекая его внимание. Амиша все утро наставляла ее держать язык за зубами, но что-то подсказывало Торн, что этот эгидианец молчание не одобрит.
Рашалид хмыкнул, поводя плечом.
– Так научись.
«Научись». Смешно. Научись, говорит, растворять материальные предметы в воздухе.
Торн смеется, но под его неодобрительным раздраженным взглядом осекается и непонимающе разводит руками.
– А это возможно?.. Я не вы, и…
– Стань, – грубовато отрезает он. Сегодня не в духе, вне всяких сомнений.
Торн отворачивается, натягивает шапку посильнее. Глупая, глупая привычка – здесь все знают, что она такое, ей незачем прятать уши, но она все равно не может заставить себя прекратить. Будто глупая шапка, жилетка и то рванье, оставшееся от ее арлекинского костюма, могут убедить ее, что все хорошо, а она – все еще она, и вернется домой.
Она должна вернуться домой. Она навлекла на них беду, и должна все исправить.
– На меня смотри, – грубо окликает ее Рашалид, и Торн немедленно вспыхивает, глядя в ответ ему прямо в глаза. Она не будет бояться Туиренна, других – тем более.
Мгновение они молчат, оба разозленные, оба светящиеся, в зеркально-похожей позе. Торн ощущает давление, слабость в коленях, тяжесть в костях, нарастающую боль в спине и в шее. «Склонись, – говорит все в ней, – покорись». И она стискивает зубы и отрешается от этих мыслей.
– Будешь держать весь этот гнев в себе – когда-нибудь сорвешься и кого-нибудь убьешь, – Рашалид хмыкает и отводит взгляд. Он ищет что-то в сумке-рюкзаке, а потом кидает ее к стволу ближайшего дерева. Торн непонимающе хмурится. Он, что, только что ей уступил?