Никак. Ни капли, ни искорки. Она хочет только одного.
Ее рука, без перчаток, без ткани, ложится в его руку. Она чувствует Рашалида, его эмоции, накрывающие ее с головой как океан – он безумный, чувствует все и сразу, и в этом потоке слишком легко захлебнуться. И в этом потоке – его вопрос, снова и снова.
Он нашел ее. Он отобрал ее у охотников, он снял ее пепельный ошейник. Их ссоры на тренировочном поле, ее бесконечное желание вернуться и его готовность поддержать ее инициативу каждый раз без исключения. Его готовность вступиться за нее, прикрыть ее почти-обман перед Ашберрадом. Его слова всегда, когда они нужны.
Торн знает ответ. Рашалид рассеянно моргает, когда она отпускает его руку, оставляя его дезориентированным и потерянным. Поймать его взгляд нелегко, но Торн перехватывает его белое лицо с помощью полотенца и заглядывает в глаза.
– Хочу. Очень хочу.
Она должна ненавидеть себя за это. Должна была ответить другое. Но ничего она не хотела больше, чем согласиться сейчас.
Рашалид сгребает ее в охапку и обнимает так крепко, что в ней, кажется, что-то ломается. Она сжимает его в ответ, не понимая, почему так счастлива сейчас, и они обнимают друг друга крепко, долго, пока Амиша не шлепает их обоих полотенцем:
– Прическу испортите!..
VIII
Во Дворах царит вечная ночь. Даже живя всю жизнь на темном континенте, не видя собственными глазами настоящих солнечных лучей, нельзя спутать привычную темноту с очарованием ночи Темных Дворов. Звуки здесь другие. Жизнь кажется совсем другой.
Торн теряет себя в золотых огоньках природных аллей. Деревья переплелись над головами в причудливые арки, и весь мир застыл в бесконечно-медленном падении кленовых листьев. Грустная угасающая пора, отголосок ушедшего тепла, очарование сменяющегося сезона – все это воплощено здесь, во Дворе Отголосков.
Они оба белые, она и Рашалид, похожие, как полузабытые отражения. Она не могла и подумать, как жизнь здесь изменила ее, заставила расцвести. Это место проникло под ее кожу как образ коварного лорда, и Торн не могла не любить то, что видит. Она знает, что эта любовь разорвет ее на куски. Знает, что фарфоровые, испещренные проклятьем руки Эрратта Туиренна вскроют все ее секреты. Знает, что он обманщик, проклятый хитрец, это сквозит в его взгляде. Знает, и ничего не может с этим поделать.
Ничего не хочет делать. Даже пытаться.
Она слышит щебетание птиц и дуновение ветра в аллеях, сложенных добровольно склонившимися сегодня деревьями. Слышит игривый смех лопающихся в сказочном вине пузырьков, вздохи и коварные обещания голосов, скрывающихся в тенях. Видит, как плетут световые узоры пьяные блуждающие огоньки, заглянувшие на праздник.
Черное небо над их головами расстелено бархатным полотном, и Торн понимает, что видит его так ясно впервые с тех пор, как оказалась в плену. Сегодня даже самые высокие и темные деревья, столпы древности, столпы вечности, расступились по слову Туиренна, открывая картину для грядущего события.
Рашалид осыпает ее сотнями предупреждений, но она знает их все. Конечно, она не будет осторожна. Она будет собой.
«Это-то меня и волнует, – мрачно говорит он. – Потому что я на твоем месте влип бы уже несколько раз».
Конечно же, он знает ее. Он такой же.
Он берет с нее обещание звать его на помощь, если случится что-то плохое.
Музыка без слов преследует Торн все время, что она исследует темные тени между деревьями. Она вглядывается в лица всех, кого встречает, пытаясь понять, откуда льется мелодия, но та словно звучит сразу и везде.
Инатт ловит ее взгляд с молчаливой улыбкой, прекрасная золотая статуя. Он салютует ей бокалом сказочного вина и лукаво подмигивает, предлагая. Она должна быть разумной и трезвой, а еще она должна никому не доверять. Но это Инатт. И она на празднике.
На вкус вино не напоминает ничего, чему есть названия в ее языке. Оно сладкое, пузырьки взрываются на языке с едва ощутимой, полузабытой горечью старых воспоминаний – и, лопаясь, растворяют с собой все ее тревоги.
Она ловит новый виток музыки и, кажется, может видеть ее в сияющих лентах света. Те вьются, словно материальные; Торн увлекается вслед за ними и не замечает, как легко ускользает в танец, теряется среди множества других.
Киранн, грискорнец из отряда Рашалида, с кожей чистого золота и темными переливчатыми глазами, втаскивает ее в самый центр, и они танцуют вдвоем, втроем, когда ее перехватывает за руки Касклетара. Она прекрасна в черно-графитном, золотой венок мерцает на ее голубых волосах, и она переплетает руки с Торн, касается ткани ее тонких перчаток. У Торн не открыто ни одного участка кожи, кроме лица, и она может забыть о своем проклятье. Сегодня – может.