А потом холодная земля бьет ее в спину.
Возвращается боль везде, где ее ранили. Ее сотрясает дрожь холода, и она понимает, что лежит в ручье. Вокруг только трава и… нет деревьев.
Нет. Она видит тьму леса по одну сторону. Но лишь по одну.
Она… почти преодолела порог. Почти спаслась из темных Дворов.
«Почти» делает только больнее.
Торн понимает, что всхлипывает, видя пустые равнины впереди, – а в следующее мгновение ее рывком поднимают и ставят на ноги.
Она поднимает взгляд – и отшатывается в ужасе.
Эрратт Туиренн здесь, снова, только теперь – растрепанный, белый как снег, тьма струится под его кожей. Он похож на черно-белую картинку, вырезанную из книжки со страшными сказками, настолько неестественным его делает это проклятье.
Она впервые видит, какие резкие у него черты, какие острые углы. Его лицо чудовищно, искаженное, измененное, жуткое, и рот полон клыков. Он напоминает существ, которые приходят по ночам к тем, к кому опоздал сон, но чье тело уже замерло. Он заставляет ее хотеть кричать, заставляет забыть свое имя.
Она пятится, натыкается на ствол дерева. В это же мгновение его ладонь ударяет дерево прямо рядом с ее лицом, когда он сокращает дистанцию и грубо хватает ее за подбородок, заставляя смотреть на него.
– Что я не дал тебе, что ты снова бежишь?! – он не кричит, но даже такой, чуть более громкий, голос заставляет ее вздрогнуть. Что-то в ней, что-то ненавистное, жалкое, рожденное здесь, хочет упасть ему на грудь и просить прощения.
Он – лорд Двора. Лорд той ее гнусной части, которая сделала ее изгоем.
– Что тебя не устраивает, Торн, что я не поднес тебе на костяном блюде, что ты плюешь мне в лицо и бежишь, после того, как еще и лгала мне?!
Она не понимает. Смотрит, качает головой.
– Я не могу лгать.
Он снова бьет в ствол дерева, и она вздрагивает.
– Хватит! – он скалится, тени и искры, искаженный, ломано-неправильный. – Не нужно сыпать словами, чтобы обманывать. Но ты танцевала со мной, ты делила воздух со мной. Я поверил, что ты готова говорить, наконец – и что я получаю? Побег?!
– Я не…
– Это все был обман? Ты думала меня обмануть? После первой попытки побега или сразу?
Торн захлестывает злость. Она видит его вспышку, она помнит, что реликты эмоциональны, но не может сдержать своего гнева – забывает, кто он такой, и толкает его в грудь.
– Я не пыталась бежать!
Туиренн хватает ее за запястье, давит на то самое место, которое так сильно сжимал Ашберрад. Шипит ей в лицо, почти касаясь кончика ее носа своим.
– Хватит. Хватит лгать. Я открою тебе секрет, в некоторых измерениях мысли-эмоции расходятся как рябь по воде. Попробуй кричать поменьше о том, как ты ненавидишь мой мир, как ты презираешь все, что здесь есть и как хочешь изрезать ножом всех, кого видишь.
Она отстраняется, хватает за горло свой гнев, чтобы заглянуть ему в лицо. В ужасе она понимает, что Туиренн, должно быть, ощутил всю ненависть ее побега, но не чувствовал того, что было с ней мгновением ранее.
И он сделал выводы, как они все, и обвинял ее в том, что она бы никогда, никогда не подумала.
Торн скалится и бьет его по лицу. Наотмашь. От звона этой пощечины птицы срываются с веток и панически улетают в сторону побережья.
Туиренн не ждет этого. Никто не смеет бить лорда Двора. Никто не смеет дерзить ему. Но она не дерзит и не нападает.
Если уж он смеет вплетать в ее жизнь эту безусловную любовь к себе, то пусть не думает, что она может быть лицемерной змеей.
Она смотрит, как он замирает, отпускает ее руку. Видит пустой взгляд, с которым его золотые глаза смотрят в течение ручья, видит его приоткрытый в удивлении рот. Затем она хватает его за лицо, и ее омывает его чудовищной мощью, и его бурлящим всесжигающим гневом.
И она позволяет ему ощутить свою боль, ноющую и кровоточащую за волосами шею, свой ужас от давящего на нее тела Ашберрада. Позволяет ему утонуть в ее страхе, в ее почти-ожившем ночном кошмаре повторить судьбу матери.
Торн видит, как меняется его лицо, как возвращается прекрасный реликтовый принц, видит болезненное понимание во взгляде – и отпускает, отступая на шаг.