– Не могла не заметить твои шрамы. Они очень…
– Уродливые?
– Жуткие, – Торн никогда не считала шрамы уродливыми. Интересными, страшными или даже красивыми, но не уродливыми. У Адана вокруг глаза кожа срослась пугающе-неестественно, но это только придавало ему солдатского шарма. – Это… здесь тебя так?
Она помнит, что делал Ашберрад и остальные со своими пленниками, и предположение кажется ей логичным. Но Шаннлис замирает на долю секунды, словно остановленный во времени – а потом смеется, открыто, искренне, со сбивающимися интонациями.
– Что?.. Нет. В Бастионе.
Отчего-то от его ответа Торн только больше не по себе, но сам Шаннлис выглядит совершенно спокойно. Вот он только что истерично смеялся – и вот снова смотрит на нее с холодным отсутствием каких-либо эмоций во взгляде.
Что-то с ним очень, очень не так. Но, видимо, вот и объяснение.
– Что с тобой…
– Не думай об этом, – его широкая улыбка не затрагивает глаз. – Это прошло. А здесь меня спасла ты. Так куда мы идем сегодня?
Торн охотно хватается за шанс отвлечься. У них в планах – прогулка, попытка узнать окрестности дворца лучше. Сколько бы времени она ни провела здесь, каждый день видит что-то новое. Цветы рассказывают истории в саду, а клен с листьями из металла создает очертания карты, позволяя находить все более и более поразительные места.
Они видели картинную галерею с образами, которые Торн не могла бы представить сама. Не только тене, но и другие существа, пернатые и чешуйчатые, с различимыми лицами или же совершенно чуждые. Картины небес, заполненных этими существами, и бурных океанских вод. Некоторые манили к себе, и Торн даже касалась пары-другой – слышала шум прибоя, дикие крики небесных хищников, ощущала дуновение давно забытых ветров.
В другой день они нашли комнату, полную морских раковин и странных музыкальных инструментов, вплавленных в тонкой работы шкатулки. Амиша пыталась увести их оттуда, говорила, что это комната Туиренна и входить в нее нельзя, но Торн ее не послушалась. Она знала, что это помещение хранит историю, и знала, как ее слушать. И раковины со шкатулками дарили видения о пепельной земле на севере, о диких воронках в черных морях, ведущих прямиком в Бездну. Она не видела, но чувствовала кожей, как мимо нее скользят существа, рожденные для другого измерения, которых нельзя увидеть простым зрением. Воинственных и воистину злых, живущих только ради битвы и кровопролития. Возводящих войну и сражения в ранг искусства.
И их всех больше не было. Ни невидимых завоевателей, ни смелых покорителей неба, ни любопытных существ из пучины.
Ни Амиша, ни Шаннлис не казались впечатленными тем, что видели. Даит-аин говорила, что все это может быть и выдумкой, потому что об этих образах никто не знает. Шаннлиса не интересовала история. Его, кажется, вообще ничего не интересовало, кроме Торн и того, чувствует ли она в этих образах что-то особенное из-за своей метки.
Она чувствовала, но по иной причине. В памяти сияли все слова, что говорил Туиренн о вымерших и ныне забытых видах, его невысказанное отчаяние в попытках уцепиться и сохранить хотя бы крупицу уходящей истории. Вот оно, все здесь, все, что он смог сохранить. Позволяет заглянуть в прошлое хотя бы на мгновение.
– Это в любом случае история, – сказала как-то Амиша, практически утаскивая Торн из старой секции библиотеки, где не было ни одной книги на известном языке. – Эпохи уходят, и это нормально. Не позволяй чудовищу убедить тебя в том, что пыльные древности его хищных времен дороже настоящего.
Торн не думала о том, что прошлое лучше настоящего. Но и просто так отрицать то, что многое было потеряно, словно ничего не значащее, она не могла.
Чем больше отголосков прошлого она видела, тем сильнее ей казалось, что с тех пор исчез целый мир, и все, что осталось – осколки камней и костей, а среди них – один бесконечно-верный, вечный юноша, отказывающийся отпускать.
Но говорить об этом с Амишей и Шаннлисом было бессмысленно. Раш понимал ее лучше, но он почти всегда был чем-то занят, пропадал где-то в темном лесу. Занимался пропажами.
Сегодня они хотели исследовать территорию за пределами сада. Торн не вынуждали давать никаких обещаний – она могла бы выйти и за пределы территории дворца. Но после двух попыток побега она сама не спешила выходить за ворота без повода. Внутри хватало интересного – и было менее опасно.
Не сегодня.
Она слышит плач гораздо раньше, чем ее спутники. Абстрагируется от щебетания Амиши, замирает на месте, вслушивается. Дело не в том, что они слышат хуже нее; у даит-аин отменный слух. Они привыкли к крикам и слезам здесь, не обращали внимания. Но Торн – Торн этого не могла.