11 декабря 1906 года в Московской судебной палате состоялся процесс над рабочими Прохоровской Трехгорной мануфактуры, участвовавшими в вооруженном восстании. Как и следовало ожидать, были вынесены мягкие приговоры. 9 человек суд приговорил к каторге сроком от 3 до 20 лет, 10 — к разным срокам тюремного заключения и 8 — к ссылке на поселение. По сообщению корреспондента газеты «Новое время», подсудимые, выслушав приговор, запели «Отрешимся от старого мира», публика принялась им подпевать, размахивая платками. Демонстрация революционных чувств длилась около четверти часа.
Карательные излишества при подавлении революционных выступлений не могли принести и не принесли умиротворения. Эту истину понимали и С. Ю. Витте, и Ф. В. Дубасов, но не их августейший повелитель, который, если судить по его резолюциям, полагал, что чем больше революционеров каратели расстреляют и повесят, тем безопаснее будет для страны. Уже после революции действия полковника Н. К. Римана (он получил повышение по службе и стал командовать Двинским пехотным полком) на Московско-Казанской дороге были опротестованы юристами ввиду слишком уж большого количества произведенных им бессудных казней. 2 декабря того же года доклад военного министра по делу Н. К. Римана вернулся с высочайшей резолюцией: «Если бы все военные начальники действовали по примеру полковника Римана I, то Россия не пережила бы тяжкой и постыдной годины 6 лет назад»127. Резолюция императора по этому делу, вне всякого сомнения, выражает его глубокое внутреннее убеждение.
Начальник несет полную ответственность за действия подчиненных. В общественном мнении Ф. В. Дубасов был выставлен «палачом Москвы». Несколько раз он являлся объектом покушений революционеров, дважды был ранен. В апреле 1906 года в него бросили бомбу, а в декабре выпустили три пули. На просьбу адмирала помиловать стрелявшего в него мальчишку император ответил письмом со следующими примечательными строками: «…Вы обратились ко мне с просьбой о милости для покушавшихся на вашу жизнь. Мне понятно нравственное побуждение, руководившее вами, — это был порыв благородной души. Но я не могу разделить вашей точки зрения по данному случаю. Вы мой генерал-адъютант и бывший московский генерал-губернатор. Ваше имя давно известно во всей России; оно связано теперь с ореолом быстрого подавления мятежа в Москве. Именно поэтому вы сделались жертвой и второго покушения. Полевой суд действует помимо вас и помимо меня, пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлобив; пишу вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови — и уже предотвратила!»128
Своим мягкосердечием по отношению к побежденным революционерам московский генерал-губернатор заслужил неудовольствие Николая II. Всеподданнейший доклад о наведении порядка в Первопрестольной адмирал направил императору, а копию вместе с письмом от 7 января 1906 года — С. Ю. Витте. Письмо адмирала премьер переадресовал царю.
«В дело подавления московского мятежа я положил весь свой разум, все уменье и всю волю, причем усилия мои увенчались успехом», — писал Ф. В. Дубасов. Однако по каким-то неведомым причинам его обошли наградами — он не получил ни производства в следующий чин, хотя состоял вице-адмиралом целых семь лет, ни ордена. Награждение московского генерал-губернатора — важный политический акт, и его, полагал автор письма, надо было сделать громко, всемилостивейшим рескриптом.
«Если вы со мною согласны, — писал С. Ю. Витте адмирал, — то вам, конечно, не трудно все это устроить. Еще одно слово: я просил вас о назначении меня членом Государственного совета, и вы были добры взять это на свою заботу, — напоминаю вам об этом не для того, чтобы торопить вас; но я хочу быть назначенным теперь же — на основании действующего порядка, так как по изменении его в близком будущем это сделается невозможным»129. Членом Государственного совета Ф. В. Дубасов был назначен 15 января 1906 года; 5 июля того же года «по расстроенному здоровью» царским рескриптом был отставлен с поста московского генерал-губернатора. Но чин полного адмирала он получил только 6 декабря 1906 года высочайшим приказом по Морскому ведомству130.
Лавры главного умиротворителя мятежной Москвы достались не С. Ю. Витте, а П. Н. Дурново, хотя роль последнего в этих событиях, полагает И. И. Толстой, «…была минимальна, а может быть и отрицательная»131. Министр внутренних дел в событиях московского восстания очутился совершенно на вторых ролях, хотя на словах проявлял бурную энергию. Он выводил из терпения председателя правительства своим любимым выражением: с революционерами церемониться нечего — «…к стене их и расстрелять».