В середине июля того же года, во время одного из всеподданнейших докладов, император показал В. Н. Коковцову личное письмо графа С. Ю. Витте с просьбой о денежной помощи в сумме 200 тыс. руб. В. Н. Коковцов его скопировал и поместил полностью в тексте мемуаров. По распоряжению Николая II просимая сумма была выдана графу C. Ю. Витте. Но не из личных средств императора, а из прибылей иностранного отделения15.
Граф и графиня Витте часто бывали в домах петербургской знати. С. Ю, Витте не имел увлечения, называемого англичанами «хобби», — кроме политики его ничего не интересовало. Поэтому все разговоры вертелись вокруг текущих политических событий.
8 мая 1907 года за обедом у великого князя Владимира Александровича обсуждалась свежая новость — раскрытие заговора с целью убийства императора, великого князя Николая Николаевича и премьера П. А. Столыпина. Информация о затевавшемся неслыханном злодействе днем ранее была объявлена обеим палатам российского парламента. С. Ю. Витте разошелся, взвинтил себя и потребовал развесить всех заговорщиков на столбах Невского проспекта: «Повесить их там, и пусть висят, пока не подгниют». Граф заявил: он — решительный сторонник смертной казни для убийц, но только не посредством столыпинских военно-полевых судов. Ужасные учреждения, они казнят второстепенных исполнителей революционных преступлений, а иногда и совершенно невинных людей, тогда как главные их виновники остаются в тени. Уж коль ввели в мирное время такой чудовищный институт, как военно-полевые суды, заявил С. Ю. Витте, то надо было с непреклонной энергией продолжать политическую линию в том же направлении: запретить все газеты левее «Нового времени», выгнать с государственной службы всех лиц с левыми убеждениями, закрыть все учебные заведения; словом, хотя бы на несколько месяцев нагнать такого страху, чтобы никто и пикнуть не смел16.
Никто из присутствовавших на обеде такие речи отставного премьера всерьез не принимал. Всей своей предыдущей государственной деятельностью он показал, что его кровожадность есть не более чем фраза. Когда С. Ю. Витте уехал, великий князь Андрей Владимирович обратился к графу И. И. Толстому: «Однако какую необычайную энергию проявил ваш бывший премьер на словах! Почему же он не действовал так, когда власть была в его руках?» В ответ на реплику сына великий князь Владимир Александрович рассмеялся17. Как вспоминала Вера Нарышкина-Витте, ее приемный отец любил подшучивать над домашними и друзьями. Как знать, может быть, он шутил и в данном случае? Поразмыслив, С. Ю. Витте пришел к заключению, что если заговор и имел место в действительности, то он вполне мог быть специально затеянной полицейской провокацией18.
Он был искренне убежден — политика П. А. Столыпина, лишенная последовательности, внутренней логики, прямоты и честности, ведет страну прямо в пропасть революции и анархии. Вторая Государственная дума своим радикализмом отталкивала его, и он неоднократно высказывался о необходимости ее роспуска, но не прежним трусливым способом, а открыто, средь бела дня, при полном сборе всех думских депутатов и подготовленных на всякий случай войсках.
С. Ю. Витте не отрицал возможность и даже желательность составления нового положения о выборах без участия думских депутатов. 5 июня он говорил А. С. Суворину: «Новый выборный закон — это больной зуб. Его не вырвали, стали лечить разными каплями. Ничего не выйдет. Я советовал взять от губернских, уездных, земских собраний, городов и волостей, сколько придется на губернию, и предложить этой Думе выработать выборный закон»19.
Практика административного подбора членов для Государственной думы 3-го и 4-го созывов вызвала у него язвительное замечание: «Государственная дума перестала быть выразительницей народных желаний, а явилась выразительницей только желаний сильных и богатых, желаний, делаемых притом в такой форме, чтобы не навлечь на себя строгого взгляда сверху»20.
Для чего, собственно, нужно иметь Думу? — задает он вопрос и отвечает на него так. Государственная дума нужна для того, чтобы выражать волю и желания если не всего народа, то по крайней мере большинства той России, которая еще не утратила способности мыслить и чувствовать. Иначе Дума как институт народовластия совершенно бесполезна — ведь есть еще Государственный совет, представляющий не народ, а «государственное знание, опыт и авторитет».