Молодой Франческо был в таком восторге, что не заметил, как выскочил из дома и оказался на улице. Один из его прежних необузданных приятелей попытался заговорить с ним, но он возмущенно оттолкнул парня, ставшего ему теперь ненужным. Он помчался к дому Аккоромбони.
Мать была одна в своей комнате и уже настолько овладела собой, что довольно спокойно размышляла о своем возможном будущем. В крайнем случае она намеревалась отправиться в Абруцци к своей зажиточной родственнице и жить там вдали от всех тем, что осталось от ее состояния. Что такое бедность, она успела узнать и с содроганием вспоминала обстановку, которую видела много лет назад. Юлия снова задумалась над тем, почему она, немолодая женщина, боится смерти больше, чем ее строптивая дочь, и ужас матери постепенно таял, хотя она не могла понять Витторию, ее еретические взгляды на брак, доброе имя и все общепринятые правила благоразумия и добропорядочности, зачастую нарушаемые самыми одухотворенными и замечательными женщинами и самыми благородными и высокопоставленными мужами.
Взгляды Виттории приводили ее в ужас, хотя порой ей казалось, что дочь права, называя привычную накатанную жизненную колею, по которой проходит так много людей, скучной, однообразной. Собственная юность Юлии прошла перед ее глазами в более ярком свете, и многие воспоминания и чувства, которые она считала уже давно умершими, с новой силой вспыхнули в сердце.
Поэтому появление Франческо Перетти, с порога обрушившего на нее предложение руки и сердца Виттории и сообщившего о согласии дяди, она восприняла как знак свыше. Мать попыталась ободрить молодого человека и подать ему надежду. Он рассыпался в благодарностях и, не переставая, целовал прекрасные руки своей будущей тещи. Она пообещала замолвить за него словечко перед дочерью — ей самой так хотелось верить в успех. Она отправилась в комнату Виттории, но той не оказалось дома, вероятно, она была в церкви или в гостях у соседки. Франческо распрощался, чтобы вечером вернуться за ответом.
— Только не забудьте, молодой человек, — крикнула мать ему вдогонку, — что его преосвященство должен согласиться с некоторыми условиями, далеко не простыми, иначе не может быть и речи о помолвке, даже если сама Виттория даст свое согласие.
Вскоре прибыл редкий гость — пастор из Тиволи.
— О, видите, господин Гвидо, — заявила старому слуге болтливая Урсула, когда вошел священник, — этого почтенного духовного человека; он такой ученый, что говорит только непонятные вещи, которые не разумеет ни один человек. Ах, от этого учения только и пользы, что человек получает дар совершенно свободно, не запинаясь, молоть всякую чепуху, когда нам приходится раздумывать над каждым словом целый день.
Старый пастор бросил на стол свою широкополую шляпу и воскликнул:
— Скоро кончится эта болтовня?
— Чем мы обязаны такой чести? — спросила няня, присаживаясь к нему поближе.
Гвидо отложил шляпу пастора в сторону и поставил перед стариком добрый стакан вина и тарелку с фруктами. Гость, сдержанно поблагодарив его кивком головы, начал снова:
— Я навещал здесь, в городе, родителей бедного Камилло Маттеи. Старики просто в отчаянии. Этот сорванец уже давно сбежал от меня, но не в Рим, как я себе вообразил; отец и мать, с тех пор как он ушел ко мне, совсем его не видели. Теперь я хотел бы спросить вас, мудрая женщина, не появлялся ли он у вас здесь. Хотя, думаю ваша госпожа не настолько благородна и знатна, чтобы он нашел здесь место дворецкого, секретаря или советника.
— Нет, — прервала его Урсула, — таких должностей никогда не было в нашем доме.
— Верно, — хладнокровно продолжил священник, — я только подумал, не нашли ли этому шалопаю здесь, как какому-нибудь домашнему животному, полезное употребление. В собачьей будке я уже посмотрел, но это место занято другой достойной персоной, которая довольно-таки грубо облаяла меня в своем служебном рвении. Я хотел осведомиться у индюка — он таким же образом ответствовал мне, а гордый павлин и вовсе не захотел ничего знать обо мне. Так я перешел от неразумного скота к философски образованной части животного творения, то есть к вам, чтобы справиться о своем племяннике.