— В принципе-то оно так, — не слишком уверенно отозвался Томпа.
— Нельзя сказать, чтобы я полностью верил в эту затею, — проворчал Фридеш Керени и потянулся за глиняной трубкой.
— Но разве не стоит попробовать? — обернулся к нему Дегре.
— Вот именно! — выбросил вперед руку Палфи.
Сидевшие рядом с Главным французом Берци и Оберник согласно кивнули.
— У нас ведь другого выхода нет, — с редким терпением продолжал уговаривать Петефи. — Мы хотим писать для народа и потому не можем сотрудничать ни в «Хондерю» ни в «Элеткепек», который вертится флюгером. Господина же Вахота знают все. Он молится только одному богу — собственному карману. Мы не будем больше его рабами.
Выждав, пока уляжется одобрительный гул и опустеют стаканы, Петефи протиснулся на свое место.
— Тогда будем говорить конкретно, — он подался вперед, опершись о кулак подбородком. — Чего, собственно, мы хотим? Вернее, чего не хотим? Мы не хотим, чтобы народу и нам, народным писателям, бросали из милости черствую корку. Мы не хотим ютиться в темных, сырых каморках, таких, как эта, — последовал выразительный кивок на шелушащуюся, запятнанную сыростью стену. — Наконец, мы не желаем более жить в постоянном страхе… Я ничего не забыл?
— Немецкая цензура, — подсказал Палфи.
— Да, ты совершенно прав: «Иезуитов на фонарь!» — воскликнул Шандор. — Мы требуем, чтобы нам не затыкали глотку! Все согласны со мной?
— Все, — выразил общее мнение Альберт Пак, которому как юристу поручили вести протокол.
— Тогда давайте сформулируем цели нашего товарищества, нашего «Общества десяти». — Петефи, с трудом сохраняя спокойный тон, вновь выбрался из-за стола и заметался по комнате. Давно обдуманные, отточенные в долгих спорах с Палфи и Паком формулировки обретали в его устах отчетливый ритм. — Поднять венгерский народный язык до уровня литературного. — Слова звучали в такт шагам. — Следовать национальным традициям. — Недолгий путь от стены к стене определял лаконичность фразы. — Объединить народных поэтов молодой Венгрии…
— Завоевать положение, достойное человека и писателя, — снова подсказал Палфи, когда Шандор ненадолго умолк. — И не забудем, друзья, что в основе все же лежит политическая программа, — закончил он тихо. — Мы будем бороться за создание новой Венгрии, освобожденной от феодального гнета, независимой от габсбургской Вены.
— Не надо отклоняться от ближайших задач, — напомнил Мор Йокаи. — Поговорим о журнале.
— Поговорим, — согласился Петефи. — Журнал необходим нам как воздух. Это верно.
— Независимый литературный журнал, способный донести идеи свободы до каждого честного венгра, — высказал свое кредо Кальман Лисняи.
— Без сплетен великосветской хроники и модных картинок, — уточнил Мор Йокаи.
— И, главное, свой, — со значением подытожил Карой Берци.
— Вот именно — свой, — одобрительно кивнул Петефи. — Чтобы хоть как-то жить, друзья, иначе нам никогда не вырваться из цепей литературных деляг. Было предложено множество разных названий для нашего печатного органа. Мне кажется, что будет правильнее, если мы остановимся на самом простом.
— Я совершенно согласен! — поддержал Мор Йокаи. — Пусть будет «Пешти фюзетек».[44] Это солидно и внешне нейтрально, не к чему будет придраться на первых порах.
— Нелегко нам будет выдержать конкуренцию, — озабоченно заметил Альберт Пак. — Без начального капитала, без рекламы, фактически с голыми руками.
— Все как всегда упирается в деньги, — вздохнул Мор Йокаи. — Проклятый металл! Так я и думал, что дело кончится пустыми разговорами. — Он досадливо поморщился, но вскоре отвлекся, завороженный видением, примерещившимся в светлом, окаймленном ржавым ореолом круге, который бросал на стол горящий фитиль.
Ему виделись узкие улочки, факелы и зловещие длинные тени. Ставни ослепших домов и двери глухие, помеченные белым крестом, рисовал для него керосиновый свет.
— Мы не раз еще вспомним о ночи святого Варфоломея, — сказал он внезапно.
— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросил Палфи.
— Твой длинный язык. Обидно подставить шею под топор ради красивых слов. Я сторонник дела. Сначала давайте достанем деньги, а потом уж будем болтать.
— Опомнись, Мор! — оборвал Петефи. — Сам того не желая, ты оскорбляешь всех нас.
— Ничуть! — запротестовал Йокаи. — Я лишь призываю к практическим действиям. Нужно договориться с типографией, попытаться заполучить кредиты…
— Боюсь, что мы не наскребем необходимой суммы, — сказал Пак. — Все наши усилия в лучшем случае ограничатся выпуском одного первого номера. Стоит крепко подумать над тем, как завоевать подписчиков.
— Завоевать подписчиков?! — с сердцем воскликнул Палфи. — Иначе говоря, подстроиться к их вкусу? С этого и начинается падение. Сначала мы будем вынуждены пойти на компромисс с состоятельными либералами, и после начнем пресмыкаться перед всякими шедлицкими, аппони, коллоредо и прочими аристократами. Не мы первые, не мы последние, господа!
— Кто виноват, что у народа нет денег? — пожал плечами Йокаи. — Будем трезво смотреть на мир.
— Вчера, говорят, возле гостиницы «Королева английская» один магнат вышвырнул из кареты шкатулку с драгоценностями, как бы между прочим, — сообщил Лисняи. — Она, видите ли, мешала ему свободно вытянуть ноги.
— А шахтерские дети даже штерц[45] лишь по праздникам видят, — подхватил Палфи. — У помещиков амбары ломятся от пшеницы и чердаки овечьей шерстью забиты, а сотни голодных крестьян что ни день, снимаются с насиженных мест и бредут по миру мыкать горе. Да, Мор, у этих людей нет денег, чтобы подписаться на наш журнал. Больше того, они даже не смогут прочесть в нем ни одного слова, ибо не обучены грамоте. Тут я с тобой целиком согласен. Но мы, чтобы иметь право говорить от их имени, не должны заискивать перед толстосумами.
— Я знаю, как нам завоевать подписчиков! — объявил Петефи в разгар спора. — У меня есть идея на этот счет. Что, если мы временно, скажем на год, объявим журналам бойкот и нигде, кроме как в наших «Тетрадях», не напечатаем ни строчки? Это будет действенная мера! Публика клюнет на такую приманку, я уверен. Особенно молодежь. — Он вопрошающе огляделся, ожидая поддержки.
— А что? — подумав, подкрутил усы Керени. — Мысль действительно неплохая.
— Прекрасная! — восхищенно одобрил Палфи.
— Черт возьми! — ударил кулаком по столу Альберт Пак.
— Так поклянемся, друзья, что проучим кровососов-издателей? — в полном восторге воскликнул Шандор и потянулся за новым кувшином. Прозрачной малиновой тенью отразилась на скатерти бегущая струя эгерского вина. Терпкая пена заиграла в стекле.
— Клянемся! — Все встали и подняли вверх кто бокал, кто стакан, кто глиняную кружку.
Петефи отпил до половины и опустил свое вино. «Вот в руках у нас сверкают чаши, но в цепях рука отчизны нашей, и чем звон бокалов веселее, тем оковы эти тяжелее. Песня-туча в этот миг родится, черная, в душе моей гнездится…»
— Что с тобой? — озабоченно спросил Палфи, всматриваясь в побледневшее, внезапно осунувшееся лицо поэта.
— Ничего, пустяки, скоро пройдет, — опустив веки, покачал головой Шандор. — Это все вино. Я никак не научусь его пить.
— Вернемся, как любит выражаться наш Йокаи, к вопросам практическим, — сказал Альберт Пак, когда общее возбуждение улеглось и все сели. — Когда мы сумеем выпустить первый номер?
— Летом, — мгновенно откликнулся Мор Йокаи, — скажем, первого июля. За полгода можно все как следует подготовить.
— С чего начнем? — Пак отбросил сломанное перо и быстро заточил новое. — По-видимому, с прошения в наместнический совет? Без согласия Буды ни одна типография не станет иметь с нами дела.
— Другого выхода, к сожалению, нет, — ответил с кислой гримасой Палфи.
— Я готов лично пойти к эрцгерцогу палатину, — предложил Мор Йокаи. — Уверен, что в случае каких бы то ни было осложнений сумею вырвать у него разрешение.