Самовар вскипал несколько раз, а бабушка отбегала на кухню, принося всевозможные блюда и выпечку, наотрез отказываясь выпускать меня из-за стола. Час летел за часом, завтрак плавно перешел в ужин, а меня все расспрашивали и расспрашивали, стараясь выведать обо всех, даже тех, с кем я вообще никогда не общался, таких как троюродная тетушка или пятиюродная сестра, о которой я вообще никогда не слыхал.
Все эти разговоры порядком утомили и когда пришло время ужина, в желудок можно было запихнуть разве что воду, вливая ее мелкими капельками. Живот на столько сильно растянулся, что пришлось расстегнуть ремень на штанах опасаясь за его сохранность. А бабушка снова несла с кухни угощения, на которые уже и смотреть не хотелось, будь то сладости или соленые закуски.
Рай и правда оказался раем. Энергии здесь было более чем достаточно, она прямо струилась по воздуху, вливаясь в мое уставшее, отчего-то, тело, восполняя силы и здоровье. Дедушка уже откровенно клевал носом прямо за столом, смешно покачиваясь в своем кресле-качалке, из которой он так и не захотел выбираться, проведя там весь день. Бабушка тоже уже не была так бодра, как это было утром, но усердно старалась держаться, продолжая задавать вопросы.
— Сколько уже времени? — Преодолевая себя, протянул дед, так и повисая на крае стола.
— Поздно уже. — Отозвалась бабушка, поглядывая на висящие на стене часы в старинном стиле, непременно с дверцей для кукушки. — Без десяти девять.
— То-то я думаю, что так спать хочется. — Широко зевнул дед, впервые за день поднимаясь из-за стола. — Пора ложиться… Если не хотим засидеться до утра. — Загадочно добавил он, сурово посмотрев на жену.
— Да-да, дорой, сейчас иду. Только покажу комнату внучку. — Засуетилась бабушка, подпрыгивая на месте и начиная судорожно вспоминать, что и как надо делать, будто совсем позабыла в какой стороне искать свободную комнату, при этом постоянно оглядываясь на часы, словно от этого зависела не только ее жизнь, но и вообще все.
— Что происходит? — Постарался возмутиться я, совершенно не желая спать. Даже и не припомню, когда это мы с девочками, с таким бурным образом жизни умудрялись ложиться так рано.
— Ничего, внучек, просто ложимся спать. — Поторапливала меня женщина, когда таща, а когда и бесцеремонно толкая в спину. — Постарайся как можно быстрее лечь в постель и закрыть глаза.
— Что? — Удивленно уставился на перепуганную старушку, которая уже просто не могла устоять на месте.
— Просто ляг и закрой глаза. — Взмолилась она, смотря в ответ плаксивыми глазами. — Завтра все расскажу.
Сказав последние слова, она просто подпрыгнула, дотягиваясь до моей щеки, звучно чмокнула и понеслась обратно в коридор, словно за ней гналась стая диких собак. Я остался стоять один в просторной комнате, в которой, помимо кровати, находилось много чего интересного. Больше всего заинтересовал большой письменный стол, то ли специально состаренный, то ли действительно старый. По большому счету, обстановка походила на Францию конца позапрошлого века. Вот только паровозов, да карет я не заметил пока лежал на чердаке. Вокруг ходили только пешие. И внутренняя обстановка соответствовала этому временному периоду.
Зацепившись взглядом за стол, продолжил осмотр комнаты и, потеряв счет времени, совсем позабыл про бабушкины слова. Что-то очень страшное скрывалось под ними, ведь не просто так она перепугалась, едва не умоляя лечь спать. Только спать совсем не хотелось, а портреты и прочие картины, среди которых не было никаких реплик или фотографий, приковали все внимание своей красотой и искусностью.
За разглядыванием больших и малых холстов с изображением красивых женщин и воинственных мужчин, совсем не заметил, как наступила гробовая тишина. Замолкло все не только в доме, но и на улице. Ни единой птички, ни единого возгласа. Все вокруг замерло в ожидании. А потом раздался громкий гул.
В коридоре раздался колокольный звон, низкий и гулкий, прокатившийся по дому от одного окна и до другого. Ударная волна сметала ту милость и уют с комнаты, прямо на глазах делая ее из жилой, едва ли не заброшенную. Краски стали быстро сереть, цвета теряли свою яркость, а на поверхностях многих вещей, в том числе и картин, появлялись трещинки и следы старения. Словно ветер в пустыне сметает верхний слой песка с древних руин, так и здесь ветер сдувал всю красоту и новизну.
— Ку-ку! — Стоило гулу слегка отдалиться, теряясь где-то среди домов, как в гостиной, оглашая весь дом, прокричала кукушка, выпрыгивая из своего домика.