Виталий Обедин
(Optimus)
Витязь князя Владимира (фрагмент)
Глава первая. ВОРОП НА ВОРОП
Все это было девять лет назад…
Дружина Владимира Новгородца входила в стольный град Киев.
Одна за другой конные пары — ладные, крепкие воины в тяжелых бронях и островерхих шлемах с ярко выкрашенными сулицами и червлеными щитами — исчезали в распахнутом зеве Ляшских ворот. Сильные, обученные для боя, кони гордо рысили по центральной улице города, выбираясь к центру, туда, где находился княжеский терем, прежде принадлежавший Ярополку. Вслед за вершниками тяжело и размеренно топала заметно более многочисленная пехота — разношерстая, вооруженная пестро, неравномерно, где-то даже неряшливо. Не княжеское войско, а чуть ли не мужицкое ополчение.
Рослые и тяжелые урмане, затянутые в увешанную железными и бронзовыми бляхами кожу — лучшие хирдманны короля Харальда Синезубого, присланные в помощь молодому Владимиру — шагали рядом со стройными и гордыми варягами, яростными и неукротимыми в драке. Коренастые половчане — недавние союзники Ярополка, поданные его невесты Рогнеды Рогволдовны — топтали пыль лапоть к лаптю с ловкими и тороватыми новгородцами. Последние отпали от киевского князя после первых же известий о возвращении молодого Владимира, поспешив пристать под его стяги, дабы лишний раз перекрестить мечи с заносчивыми киевлянами. Как никак, «свой», новгородский, князь! Новгородцы шли нестройно. Рядом с цельной ратью, отряженной городским вече, кучковались сбившиеся в ватаги ухари — молодые парни, засидевшиеся дома и жадные до действия. Покачивая наконечниками копий над соломенными головами, отмеряли шаги неприхотливые и выносливые словене. Тут же колыхался неровный строй отступившихся от покойного Рогволда кривичей. Змеящуюся колонну пешего войска замыкала еще одна невеликая рать — конная. То были преимущественно хазары, темнолицые, темноглазые и черноволосые, вооруженные как всякие степняки: коварно изогнутые сабли, тугие разрывчатые луки, короткие пики с пучками волос у наконечника, круглые кожаные щиты. Они приняли сторону Владимира, купившись на щедрые посулы самозванного «князя всея Руси»…
И то сказать, «князя»! Байстрюка, рожденного рабыней-ключницей!
Хазар было совсем немного: родные степи ради славы и белого русского серебра оставили преимущественно молодые безбородые сорвиголовы, достаточно бесшабашные, чтобы оторваться от своего рода…
Киев пал. Пал без боя.
Стольный град Руси просто открыл свои ворота перед младшим сыном лихого Святослава Игоревича. Своим самым прекрасным городом Русь кланялась Владимиру, словно только того и ждала, когда молодой князь вернется из-за моря, оставив за спиной несколько долгих лет изгнания полных беспрерывного преследования лихими людьми, нанятыми Ярополком: не спалось убийце Олега, пока брат был в изгнании. Никак не спалось. И не зря ведь…
Варяжко, знатный киевский боярин, правая рука воеводы Блуда и первый витязь в дружине Ярополка Святославича, законного (как бы там не было!) князя русичей тяжело вздохнул и отпустил пригнутые ветви орешника. Освобожденный куст радостно рванулся вверх, воспрял, зелеными ладонями закрыв от взора боярина тоскливое зрелище. Бездумным движением Варяжко отвел руку назад, поймал узду своего приземистого, но необычайно выносливого и мощного жеребца. Жесткие мозолистые пальцы принялись теребить и мять кожаный ремешок.
Киевляне, и те предали Ярополка. Чего уж там говорить о половцах, новгородцах, кривичах… Хотя, кого он обманывает? Это еще посмотреть надо, кто кого предал. Разве не Ярополк, повинуясь уговорам Блуда, вывел свою верную дружину из Киева и отвел ее в Родню, оставив город беззащитным перед пестрым, слобоорганизованным, но лютым в бою воинством младшего брата? Подумать только, князь бросил стольный град, постыдно испугавшись предательства своих же подданных! Боярин поднял левую руку и с какой-то яростью потер висок, точно силясь растереть, размазать по кости мерно стучащее в набрякшей жиле отчаяние.
На кой было покидать Киев?!
Этот вопрос не так давно он задавал и на военном совете, спешно собранном Ярополком. Задавал, но так и не получил вразумительного ответа. А ведь дружина Ярополка числом ничуть не уступала разношерстой, рати Владимира, наполовину сколоченной из жадных до злата наемников. И ладно, если бы только не уступала! Выучкой, вооружением, славой — да, всем! По всем статям! превосходила ее вовсе! Ни одной серьезной битвы еще не было проиграно. Пусть даже упустили Полоцк и потеряли такого доброго союзника, как Рогволд! Это еще не значит, что война проиграна. Да и Полоцк-то так внезапно пал лишь потому, что сам Вольга Всеславич ни с того, ни с сего принял сторону Владимира.
Еще можно сражаться и можно победить. Можно! Одна-две военных неудачи, пусть даже не особо значительных, и урмане с варягами начнут отступаться от Владимира. Начнут возвращаться на свои земли, а то и вовсе искать милости и золота своего недавнего врага — Ярополка. Чего же так боялся в Киеве князь? Что нашептывает ему на ухо постаревший за последние полгода, сильнее, чем другие за десять, воевода Блуд? Старый опытный вояка, бившийся еще подле Святослава и Свенельда, заслуживший искрение любовь и уважение кметей, неужели он не видит того, что ему — Варяжко, молодому, сравнительно, воину яснее ясного видно?! Быть такого не может!
— Чтоб меня! Их ведь совсем не так много, как нашептывали! — негромко произнес за спиной Варяжко Мстивой.
Боярин обернулся и вопросительно посмотрел на своего верного кметя. Мстивой — невысокий плотный крепыш с чубатой головой и скуластым лицом, похожим на печной ухват, неуклюже дернул подбородком в сторону Киева, как бы отвечая на невысказанный вопрос.
— Мало-ить их! Ну, людишек-то у Володимира. Стояли б мы ратью в Киеве — сладили б и с втрое большей силой. С нами Руевитова доблесть! Не пойму я, боярин, на кой ляд надобно было отступать к Родне? Ну, никак не возьму в ум! Гля, у його ж тама третья часть войска — голытьба с дрекольем.
Воин с чувством высморкался в два пальца, встряхнул рукой и раздраженно погрозил кулаком втекающему в створки ворот войску Владимира. Варяжко уронил тяжелую, покрывшуюся от постоянного обращения с мечом жесткими, чуть не роговыми мозолями, длань, на его твердое плечо. Звенья кольчужного ворота, отходящего от края шлема, с сухим железным звуком потерлись о пластину наплечника.
— Я и сам хотел бы знать, что нам в Родне потребовалось! Ну, родные земли Ярополка, ну крепость там справная. Но отдать вот так вот — почти без боя! без настоящей попытки оборонить! престольный град, завещанный предками?! Неужели князь так сильно испугался присоединившегося к Владимиру Вольги Всеславича? Или его смутили хазары во главе с этим…
Мощные, круто раздавшиеся вширь, плечи боярина ощутимо дрогнули при одном воспоминании о чудовищном человеке-велете, которого в стане Владимира именовали Ильей Жидовином. Или иначе — Ильей Муромцем. Огромный и необхватистый, все равно, что столетний дуб; на громадном жеребце, напоминающем одухотворенный скалистый утес, этот богатырь один, в открытом бою, стоил чуть не сотни Ярополковых кметей, а может и того более. Проходя по полям мелких быстротечных ратей, завязывавшихся не для ущербу, а на пробу сил, Варяжко своими глазами видел, что творила огромная булава, зажатая в бочкообразном кулаке Муромца, с теми, кто попадался на ее пути. «Булава…» — передразнил он себя. Самый большой кузнечный молот, какой только доводилось ему видеть в своей жизни, и тот был меньше! Боярин явственно припомнил трупы, у которых грудная клетка была расплющена чуть не до самых позвонков, а обломки щита торчали меж пронзивших плоть осколков ребер… Запредельная мощь, просто нереальная для человека! Такого витязя земля не должна держать, как не держит непобедимого Святогора!
Будучи сам по-медвежьи силен (первый борец и первый меч Киева, как никак!) Варяжко даже не представлял себе, как можно выстоять против исполина вроде Ильи сражаясь честно, лицом к лицу. Все равно, что против горного обвала встать!
— Хорош же князь заморский. — сплюнул Мстивой. — Мало того, что мать рабыня, так еще в услужении у него одни оборотни да велеты бегают. Добро бы коль один Всеславич, к йому уж все привыкли! А чего стоит энтот еретник! Ну, тот, коего, они ныне Верховным волхвом Руси кличут. Тьфу! Верховный волхв! А рыло-то!.. Нет, правдыть, спереди глянешь, вроде и человек, а рыло — самое, что ни на есть медвежье. Во-от такое рылище, да с клычищами. На кой ему такие клыки? Разве токмо за тем, чтобы руку кому оттяпать, или кишки из брюха выдрать! Энто для таких зубьев самое знатное дело. Уж, доведись мне с таким на узкой тропке встретится… ну, так, чтобы не убежать и не разойтись, я бы даже на меч и не понадеялся. Не-е, меч, он для воина, а такому чудищу рогатину в бок, и никак иначе. Потом еще и ножом дорезать. А всего лучше — змеиным топором башку отсечь. Колдун не медведь, оно, конечно, чары бы в ход пошли, но супротив них энто средство — змеиный топор — самое, что ни на есть верное…