— Я бы и сам спросил. — между делом произнес он. — Но мне Святославич говорит не более вашего. У него все вопросы и ответы для одного воеводы Блуда припасены. Так-то. Двинули!
Лошади зарысили по узкому дну оврага, глубоко увязая копытами в богато скопившейся прелой листве. Варяжко, как и полагалось, ехал первым, хмуря густые, круто изогнутые брови. Неприятные думы рождались в голове и нестерпимо медленно ворочались, перекатывались, будто камни, волокомые стремниной по дну. «Своего князя»… «сдал Киев»… Откуда эти слова возникли? Из какого закоулка души вынырнули? Как вообще могли появиться?! Разве он не верен Ярополку? Он, Варяжко-Лихой, никогда не отступавшийся от своего слова!
Ответ пришел уже после того, как стены Киева, покорившиеся Новгородцу, остались далеко позади. Варяжко, наконец, нашел в себе смелость признаться. Он жалел, что служил Ярополку. Гордый боярин даже застонал едва слышно, так больно уязвило его, ударило в самое сердце это признание. Открытый и честный, он не мог простить себе даже помысла, отдающего запахом предательства… Хотя впрочем… какого предательства? Не-ет! Подле Ярополка он останется до последнего. Надо будет — примет лютую смерть, сражаясь подле законного князя. Но… Владимир был лучше своего брата — умнее, храбрей, честнее, просто достойнее. Варяжко давно испытывал симпатию к младшему сыну Святослава Игоревича. Еще до вынужденного бегства Владимира за море. Он ничего не знал о тайных помыслах Ярополка в отношении брата, но ему доводилось краем уха слышать кривотолки о том, что де князь киевский подсылал к своему меньшому убийц тайных, и только вмешательство дяди — Добрыни Никитича, после Вольги и Святогора первого витязя на Руси уберегло Новгородца от неминуемой гибели. Но мало ли что говорят! Слухами извечно земля полнится. Все эти домыслы Варяжко отметал не раздумывая. Случалось и кулаком нос кровавил особо языкастой кабацкой голытьбе. Оно, конечно, бывает, чтобы брат на брата руку, поднял, да не открыто, а в спину кинжалом целя, но чтобы прямой как стрела и гордый Ярополк?!…
Они въехали в тенистый, влажно дышащий бор. Кони шли беззвучно и ровно. Только изредка с негромким треском рвались под ногами размокшие древесные волокна утонувших во мху сучьев.
Все ниже клонилось отяготевшая от дум голова киевского витязя.
Это была странная война. В ней что-то шло не так. И что-то не так было с Ярополком. Не проиграв ни одной серьезной битвы, киевский князь бежал от брата, точно зверь от лесного пожара. Будто темная туча повисла над его головой, сминая волю, смелость, лишая воинской удачи. Противоборство с Владимиром как-то надломило Ярополка, будто буря высокое дерево, скособочило. На месте уверенного в себе, сильного и статного вождя вдруг оказался кто-то другой — и ростом будто бы меньше, и лицом мельче, и духом слабее… Или так и до прихода Владимира было?
Ведь не один Варяжко эти изменения понял-почуял, другие тоже заметили. Отступают, отмежевываются один за другим союзники. Новгородцы первыми вспомнили, что Владимир их князь. Половчане, едва успев схоронить Рогволда, встали под руку Робича. Круторог со своими журавлевцами чуть не на берегу лодьи с урманскими и варяжьими наемниками Владимира встречал. Кривичи… Да что там! Даже Вольга Всеславич, главный на всю Русь ратник и воевода, свой меч повернул против Ярополка. А личная дружина Новгородца? Лучшие витязи и богатыри-поединщики съезжаются к нему со всех сторон света. Будто медом их Владимир притягивает. Хотя, чего удивляться? Такому князю служить — уже честь. Лихой, удалый, удачу крепко привороживший — настоящий Вождь. И в битве первый, двумя мечами играет любо-дорого смотреть! С таким князем не страшно и против вдесятеро более сильного противника выступить. Достойный сын своего отважного отца!
И все-таки, что нашло на Ярополка?
Лихой разбойничий свист, словно кнут стеганул пятерых наворопников. Вмиг взметнулись щиты, прикрывая своих хозяев от злых стрел. Синим отсветило железо, обнажившееся в предвкушении кровавой тризны. Отпрыгнула от седла сулица Варяжко, ладно укладываясь в широкую жесткую ладонь. Два киевлянина и роднинцы сбились вместе, стараясь прикрыть друг другу спины. Настороженные, похолодевшие глаза рысили по смыкавшейся вокруг чащобе, выискивая врага.
Тот сыскался почти сразу.
С хрустом ломая хрупкие древесные кости, раздвигая молодой подъельник щитами и рогами поднятых, изготовленных к бою луков, навстречу ярополковым людям выехал небольшой отряд всадников. Их было семеро — четверо в натяг держали луки, двое — с мечами наголо, а третий, молодой безусый парень с длинным и гибким, точно у борзого пса, торсом, в расслабленно опущенных руках сжимал по сулице. Губы его улыбались, чего нельзя было сказать о глазах — внимательных, чутких: глазах затаившегося в засаде хищника.
— Так-так-так! На вороп шли, да с воропом и встретились! — весело произнес, почти пропел, безусый.
Та же мысль секундой раньше мелькнула и у Варяжко. Это ж надо так приключиться! Выглядывать, что там, у Владимира под Киевом твориться, и повстречать молодцов, что за Ярополком в Родне присматривают. Вороп на вороп!
— А Ярополк не мелочиться! Слать в навороп своего лучшего витязя! — продолжал ухмыляться (а почему бы и нет? под защитой четырех-то луков, целящих почти в упор!) молодец. — Ты ведь Варяжко, сын Ратмира-Медведя? Говорят, лучше тебя у Ярополка и нет, не осталось, то бишь!
Широкая улыбка обнажила белые ровные зубы — крепкие и крупные. Было в этой улыбке что-то хищное волчье. В говоре безусого Варяжко почудился почти незаметный незнакомый акцент.
— Может и так. Только если те лучшие, что из-под руки Ярополка ушли, ноне к Владимиру переметнулись, я твоему князю особо не завидую. Предавший один раз может предать и второй. — медленно ответил Варяжко, пытаясь просчитать шансы своих людей.
А тех практически и не было.