7 февраля 1456 г., «убояся князя великого», из Новгорода бежала вдова князя Дмитрия Софья. Прошло несколько дней, и 13 февраля («в пяток на Федоровой неделе») неожиданно умерла дочь Шемяки Мария. Уж очень эта смерть была для новгородцев своевременной, чтобы считать, что они не имели к ней никакого касательства. Словом, путь к переговорам с Василием II был открыт, и через два дня после кончины Марии (15 февраля) архиепископ Евфимий отправился с посольством к великому князю.
Мир в Яжелбицах был заключен спустя несколько дней. Новгородцам кроме всего прочего пришлось заплатить 8500 руб. «окупа»[887]. Выполнив свою миротворческую миссию, Евфимий 25 февраля вернулся в Новгород. Тогда же отправтся в Москву Василий II, послав 28 февраля «на Городище» как князя-наместника своего сына Юрия. Князь А.В. Чарторыйский после смерти жены и заключения Новгородом мира с Москвой выехал в Псков[888]. Юрий Васильевич пробыл в Новгороде всего две недели. Его приезд туда имел в основном символическое значение, знаменуя подчинение Новгорода воле великого князя.
Яжелбицкий мирный договор[889] носил компромиссный характер. Новгород еще сохранял (хотя бы номинально) положение государства, находящегося только под патронатом Москвы. Особой докончальной грамотой новгородцам удалось подтвердить «старину», восходящую к договору 1435 г.[890] (возможно, через докончание 1440 г.[891]). Но эта грамота имела скорее декларативное, чем действенное, значение. Так, в ней новгородскими волостями по-прежнему считались Волок, «Бежичи», Вологда, хотя ими уже распоряжался великий князь. «Перед нами, — писал Л.В. Черепнин, — устойчивый, закоченевший в течение двух столетий договорный формуляр, уже не отвечавший исторической действительности середины XV в. и не отражавший реального соотношения политических сил»[892].
Более действенной была вторая Яжелбицкая грамота с московскими условиями мира, которые вынуждены были принять новгородцы. Основное ее содержание посвящено обстоятельствам, порожденным военными действиями (отпуску пленных и пр.). Но гораздо важнее были обязательство новгородцев отныне заверять их грамоты великокняжеской печатью и запрет составлять вечевые документы («а вечным грамотам не быти»). Тем самым московская власть брала под свой контроль всю законодательную и текущую административную деятельность в Великом Новгороде, а в самом городе устанавливался тот режим «совместного управления» великим князем (его князьями-наместниками) и новгородской администрацией, который ранее существовал только в отдельных волостях Новгорода.
Существенное значение для Москвы имело и взятое Новгородом обязательство не принимать к себе ни можайского князя Ивана Андреевича, ни Ивана Дмитриевича Шемякина, ни его мать Софью[893]. В Москву вернулись спустя почти полстолетия (в 1500 г.) только Семен Иванович Можайский и внук Дмитрия Шемяки Василий Иванович Шемячич, перейдя из Литвы на положение служилых князей на Руси[894]. Новгородцы обещали также вообще не «приимати» к себе никакого «лиходея» великих князей, откуда бы он ни прибежал — из «Московского княжения», из Литвы или из «Немец». Но весь строй новгородской жизни оставался прежним.
Половинчатость Яжелбицкого договора объяснялась тем, что в распоряжении Василия II не было достаточно сил, чтобы окончательно сломить сопротивление Новгорода. Позиция Пскова свидетельствовала о том, что даже в лагере союзников великого князя еще не было единства. Нужно было укрепить положение внутри великого княжества и в лагере союзников.
Весной 1456 г. умер рязанский великий князь Иван Федорович, давнишний союзник Москвы, сын дочери Дмитрия Донского. Незадолго до этого скончалась и его жена. Перед смертью князь Иван, по словам московских летописцев, «княжение же свое Рязанское и сына своего князя Василья приказал» Василию II. Воспользовавшись этим, великий князь взял восьмилетнего рязанского княжича и его сестру в Москву, а в Рязань и в другие рязанские города послал своих наместников[895]. Рязанский вопрос до поры до времени был решен.
10 июля 1456 г. Василий II «поимал» в Москве серпуховского князя Василия Ярославича и отправил его в заточение на Углич. На этот раз великий князь предпочел провести эту важную акцию в столице. Поход в удел мог привести, как показал неприятный казус с князем Иваном Андреевичем, к бегству серпуховского шурина за рубеж. Но вот сыну Василия Ярославича от первой жены Ивану и второй супруге князя все же удалось бежать в Литву (очевидно, из удела)[896]. Позднее Иван Васильевич писал, что Василий II «ял моего отца… на крестном целованьи (нарушив крестное целование. — А.З.) безвинно, а мене выгонил из моее отчины и дедины»[897]. С укором вспоминал поимание «ярославичей» и князь А.М. Курбский[898].
887
ПСРЛ. Т. 16. С. 196. По московским сведениям, величина «окупа» достигала 10000 руб. (ПСРЛ. Т. 26. С. 216), по тверским — 9000 руб. (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 495–496) Сумма близка к той, что новгородцы заплатили Василию II в 1440 г. (8000 руб.).
888
ПСРЛ. Т. 16. Стб. 195–196. См. также: Вернадский В.И. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 254–257. А.В. Чарторыйский прибыл в Псков только 18 июля 1456 г. (ПЛ. Вып. 2. С. 49). Где он провел целых пять месяцев до этого, неизвестно.
893
«А Великому Новугороду князя Ивана Андреевичя Можайского и его детей, и князя Ивана Дмитреевичя Шемякина и его детей, и его матери княгини Софьи и ее детей и зятьи Новугороду не приимати» (ГВНП. № 23. С. 43).
896
ПСРЛ. Т. 26. С. 217. По другим данным — 3 июля 1456 т. (ПСРЛ. Т. 5 (Софийская I летопись по списку Царского). С. 272; Т. 6. С. 181).
898
См.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 109; РИБ. Т. 31. СПб… 1914. Стб. 272. Умер Василий Ярославич «в железех» в 1482/83 г. (ПСРЛ. Т. 12. С. 214).