Понимаю, что Федору, как набожному человеку, воспитанному в духе следования строгим православным канонам, которые, на мой взгляд, не просто ороговели в своей косности, а и вовсе омертвели, не желая меняться вместе с жизнью, тоже показалось кощунством такое вольное поведение живописцев. Но только по одной этой причине отправлять их обратно, как предложил престолоблюститель, это уж чересчур.
Им тут, на Руси, работы – непочатый край, тем более что уже в ближайшее время, выждав для приличия несколько дней, чтобы утих скандал, и, разумеется, лишь после отъезда казанского митрополита, я собрался заказать тому же Рубенсу портрет Ксении в ее светелке. Вот интересно, что бы сказал по этому поводу царевич, если б узнал о моих намерениях.
Правда, после дважды повторенного мною обещания взять художников на себя, престолоблюститель угомонился и про их отправку во Фландрию или куда там еще больше не заикался.
Между прочим, он и сам был частично виноват в этом инциденте, произошедшем в монастыре. Дело в том, что поехали они туда не по собственной инициативе, а по его повелению, поскольку Федору захотелось получить список[39] с какой-то особо ценной Федоровской иконы божьей матери, хранимой в Ипатьевской обители.
Говорить я ему ничего не стал, видя, что парень и сам осознал свою ошибку, вместо этого перейдя на иные его повеления, которые предстоит как-то исправлять.
Вот, например, те же зодчие из команды Федора Коня, включая и самого главного зодчего Руси. Успел я проверить сегодня днем, чем они тут занимаются, после чего пришел в ужас. Оказывается, Годунов по доброте душевной, можно сказать, сдал их в аренду местному духовенству.
Пока настоящим, на мой взгляд, делом занимался лишь один из них, Остафий Чара, который трудился над возведением Пушкарского двора – и на том спасибо царевичу, не окончательно забыл про мои поручения. Кстати, на том дворе я тоже успел побывать, в очередной раз придя в ужас, ибо там конь не валялся. Нет, не тот, который зодчий, а тот, что с четырьмя копытами. Зато остальные мастера каменных дел…
Я, можно сказать, сто потов пролил, пока уговорил их переехать в Кострому, а для чего?! Рухлядь церковную реставрировать? Понимаю, в той же церкви Живоначальной Троицы стоять несколько опасно – и впрямь ветха старушка, даже проезжал мимо с опаской, но, как говорит Екклесиаст, всему свое время и время всякой вещи под небом. Сейчас время строить – это так, но не храмы, а куда более нужное.
А взять тех же литейщиков. Чем сейчас занят любимый ученик самого Андрея Чохова Кондратий Михайлов? Тем, что трудится над отливкой нового колокола для звонницы все той же Ипатьевской обители. А где у нас Проня Федоров – еще один ученик главного литейщика Руси, причем самый юный, а потому наиболее перспективный из всей троицы? А его, опять-таки с санкции царевича, прихватизировал игумен Богоявленского монастыря отец Савва.
– Токмо покамест не возведут Пушечный двор, – торопливо пояснил Федор. – Им же ныне все одно – трудиться-то негде, вот я и…
– Двор же будут возводить до самой весны, – подхватил я, намекая на двух остальных, которых Годунов собирался отдать во временное пользование владыке Гермогену.
Федор принялся путано пояснять, что уж больно просил митрополит отпустить их с ним, якобы потому, что у него возникла превеликая нужда в них, ибо…
Но я не стал слушать о проблемах казанской епархии, а заметил, что к кое-каким работам наши литейщики могут приступить хоть сейчас, благо что двор Годунов предусмотрительно велел разместить за крепостными стенами города – хоть в этом распорядился с умом.
А что касается зодчих, то пусть теперь сам думает, как выкручиваться перед игуменами и архимандритом, но забирать их оттуда надо в срочном порядке, ибо желательно и первую на Руси ткацко-прядильную мануфактуру, и первый стекольный завод делать каменными, и особенно это касается последнего. Разумеется, если престолоблюститель не желает, чтобы невзначай вспыхнул пожар, унеся драгоценные жизни двух стеклодувов из Венеции, привезенных Алехой.
А в конце, подводя итог трудам престолоблюстителя, я не удержался и попенял, что можно было бы сделать и побольше, используя короткую летнюю пору на всю катушку, а не транжирить ее самым безалаберным образом.
– Ты про торговлишку рухлядью?[40] – невесело усмехнулся Федор. – А ведомо тебе, княже, яко нас с тобой Дмитрий Иваныч вокруг пальца обвел? Он же… – И, не договорив, досадливо махнул рукой, поманив меня за собой наверх.