— Надо наших предупредить.
— Конечно, но здесь-то нам вряд ли что-нибудь угрожает. Вот когда утром поедем…
— Понял.
Певец же, тем временем, устав, видимо, музицировать, пил брагу за соседним столом, исподволь бросая взгляды на юную Смышлёну, сидевшую рядом с отцом. Та, заметив, разумеется, такое к себе внимание, старательно "не замечая" взгляда музыканта, тренировалась в женском косоглазии. Акела тихонько улыбнулся. Двигайся в любую сторону пространственно-временного континуума, женщине везде женщина.
Засиживаться за столами ни у кого желания не было — все устали, как ездовые собаки. Заняв выделенные наверху две комнаты, — поменьше для Жилы с дочерью и побольше для охраны, все, кроме вахтенного, завалились спать.
Утром купец, наскоро перекусив, в сопровождении Мыся и Околела отправился на «стрелку» с лошадиным барышником. За завтраком Акела обратил внимание, что вчерашнего барда в зале не видать.
— Хозяин, — обратился он к трактирщику, — А где певец давешний, спит, что ли, ещё?
— Он уж на девятой версте, — усмехнулся тот, — волка ноги кормят.
— А я думал, что он здешний, — «простодушно» удивился Барс.
— Да нет, — острый взгляд трактирщика проявил внимание к любопытным, — бывает он тут редко, долго не задерживается, но плохого за ним, вроде, не замечено.
— Спасибо, хозяин, не сердись за любопытство, в дороге, оно, сам знаешь…
— Оно, конечно, — вежливо согласился тот и переключился на других посетителей. В это время объявились отсутствующие. Купец, оглядев своё воинство, махнул рукой, давая команду на выход.
Акеле достался крепкий гнедой жеребец лет примерно пяти. Был, конечно, у него опыт в верховой езде, даже как-то раз помогал объезжать, отделавшись всего лишь смешением пяти поясничных позвонков. Но, в общем, взгромоздился он на своего Росинанта довольно уверенно, опять привыкая смотреть на землю с высоты конской спины.
Что же касается Барса, то его восползание на спину каурой кобылки живо напомнил Акеле одну забавную выдержку из петровских законов.
— Андрюха, слышал, что по этому поводу Пётр Первый в Воинском Уставе писал?
— И что же?
— "Офицерам полков пехотных в расположении кавалерийских частей верхом появляться запрет кладу, ибо своею посадкою гнусной, яко собака на заборе сидя, вызывают смех среди нижних чинов, что чести офицерской не способствует".
— Лапидарно сказано. Где вычитал, в оригинале?
— Вы мне бессовестно льстите. Да нет, конечно. У Бушкова. В «Пиранье», по-моему.
Кавалькада, тем временем, уже выезжала из села. Ей сопутствовал "греческий хор" довольных нежданному развлечению «шариков» и «тузиков».
— Мысь, — окликнул Акела старого воина, — надо в оба глядеть, что-то не понравился мне вчерашний гусляр…
— Похож на подсыла от татей, — пожал плечами наёмник, — так мы всегда в оба глядим, так что какая, в жопу, разница, подсыл он или нет?
— Резонно.
Переправа на двух больших лодках заняла часа два, включая сюда и те полчаса, в течение которых Жила безбожно торговался с перевозчиками. Выгрузившись, они проверили груз и двинулись дальше по узкой лесной дороге.
Копыта коней мягко стукали по свежей грунтовке, ещё чуть влажноватой от ночной росы. Лучи солнца ещё не заглянули сюда — сплошная стена деревьев, вплотную подступающих к дороге, закрывала её от света почти до самого полдня. Лес в основном был хвойным. Дорогу сумрачно охраняли старые тёмные ели. Под их сенью люди чувствовали себя довольно неуютно. Акеле вспомнилась поговорка: "В сосновом лесу веселиться, в берёзовом Богу молиться, в еловом с тоски удавиться".
Давиться, конечно, не наш стиль, но обстановочка действительно мрачноватая. Так и тянет оглянуться назад, какое-то тягостное чувство, словно под наблюдением. А может, это не только чувство?
— Барс, — тихонько окликнул он друга, — ты ничего такого не чувствуешь?
— Есть такое дело, — признался тот, — по-моему, мы не одни. Не зря меня этот трактирный вокалист насторожил.
— Я тоже почему-то сразу про него подумал.
— Глюк на двоих — это реальность.
— Сам придумал? — заинтересованно спросил Акела друга.
— Сам.
— Класс.
…Солнце стояло высоко, время близилось к обеду. Уже устали ноги и болела задница. Отвыкшее от верховой езды тело нытьём в пояснице напоминало, что сорок пять не есть двадцать, это хозяин что-то напутал, по своему обыкновению. Самое поганое, что клятый неспешный аллюр дико укачивал — от мелькающего однообразия стволов в глаза хоть спички вставляй.
Однообразие кончилось внезапно. Перед едущим впереди конём Малыша на дорогу из кустов вышел давешний менестрель. Конь, всхрапнув, остановился. Встали и остальные.
— Люди добрые, помогите сироте кто, чем может, — воззвал певец.
— С такой мордой здоровой побираться не стыдно? — отозвался Малыш, — что, видать, пением не обогател, так на большую дорогу вышел? Пропусти.
— Вот так вот и живу, каждый так и норовит горемычного обидеть, — грустно отозвался «попрошайка». Сделав шаг навстречу, он хотел поймать лошадь Малыша под уздцы, но не на того напал. Охранник дал коню шенкеля, натянув поводья. Жеребец взвился на дыбы, певун проворно отскочил и громко свистнул.
— Вперёд! — крикнул Барс, но было уже поздно. Собственно, шансов уйти не было, с самого начала. Малыш покатился с седла со стрелой в плече. Охранники мгновенно замкнули кольцо, обнажив мечи и встав вокруг Жилы с дочерью. На дорогу выскочили вооружённые люди. Один, два, три… семеро! Плюс этот долбанный ашуг, черти б его взяли…. Не так уж плохо, если бы не самострелы в руках у всех семи, взведённые и держащие их всех под прицелом.
Ещё несколько татей выломились из кустов с мечами и секирами в руках, считать стало некогда, да и бессмысленно. Уже кошке ясно, что влипли по самое "не балуйся" — слишком неравны были силы.
— Мужики, — мирно сказал певец, — хотите — верьте, хотите, — нет, но мне до товаров ваших и даже до девицы-красы дела нет. Совсем. Пусть вот эти два витязя останутся, — он кивнул на Барса с Акелой, — а вы езжайте с миром.
Немая сцена. Все с удивлением посмотрели сначала на разбойника, потом на друзей. Как если бы сексуальный маньяк, выловив в тёмном переулке вожделенную девственницу, робко попросил автограф и коснуться губами затянутой в печатку ручки.
Впрочем, на удивление — секунда, столько же на рефлексии. Расчёт прост — спасённых больше, чем оставшихся, чай, не бином Ньютона. Обычное в нашей суровой профессии дело — "следую своим курсом".
— Парня перевяжи и два часа ни одна морда не шевелится, пока обоз не уйдёт подальше, — спокойно сказал главарю Акела.
— Идёт, — моментально согласился тот, — Коновал, живо!
Лохматый мужик, проворно убрав самострел, стал возиться с раненым. Вместе с атаманом они усадили в седло бледного, покрытого испариной Малыша. Тот несколько раз огорошил их незатёртыми перлами русской словесности, но разбойники даже ухом не повели. Дисциплинка в банде, видно, поставлена как надо. Караван приготовился к движению.
Купец хмуро отвёл глаза, Смышлёна, втянув голову в плечи, испуганно таращила полные предательской влаги глаза. Коллеги-телохранители дружески кивнули — им такие расклады были не в диковинку. Друзья кивнули им в ответ, неподвижно сидя в сёдлах. Попали крепко, но чувства безнадёжности не было — тут не расправа, тут какие-то игры. И оба, в принципе, смутно догадывались — какие именно. Только при чём тут эти "романтики с большой дороги"?
Однако, день поганых сюрпризов, оказывается, ещё не показал дно. Успокоились они рановато. Едва обоз тронулся, заполошенно порскнуло с веток и разоралось, поднимая панику на всю округу, надоедливое сорочье племя. Эти горластые соглядатаи даром орать не станут. Они по врождённой вредности характера вечно предупреждают лесную братву о крадущихся охотниках или хищнике.