Он коня пустил кормиться. Мясо жарится, дымится.Вот к нему отряд стремится странных всадников, их шесть.Молвил: «Бег коней отличен. Вид безвестных необычен.Он разбойникам приличен. Что-то скрытое здесь есть».
Взял он в руку лук и стрелы, и предстал пред ними смелый.Меж брадатых, онемелый, безбородый был ведом.Он шатался, словно пьяный. Голова его от раныКровью искрилась румяной. Он казался мертвецом.
Витязь молвил: «Братья, кто вы? Увидав, как вы суровы,Думал я — к добыче новой здесь разбойники спешат».«Помоги нам», отвечали. — «Будь без страха, и в печалиБудь нам друг, чтоб мы рыдали, видя твой грустящий взгляд».
С опечаленными ими, как окутанными в дыме,Речь ведет он. «Как вам имя?» Говорят они в ответ: —«Без печали мы, три брата, жили-весело, богато,Там, где крепость, ввысь подъята, в славном крае Кхатаэт.
Слышим, зверь есть для ловитвы. Снарядившись, как для битвы,Мы отправились в гонитвы, взяв бесчисленных бойцов.Мы стреляли с звонким криком, и в веселии великомВзгляд остря на звере диком, мчались возле берегов.
Тех стрелков, что были с нами, мы срамили, не словами,Метко бьющими стрелами. Утверждал любой из трех:«Лучше я, чем ты, стреляю». — «Нет, я метче попадаю».Спорам нет конца, ни краю. Кто же в споре будет плох?
Нагрузив оленьи шкуры на бойцов, весь строй их хмурыйС грузом той добычи бурой отпустили мы домой.Всех защитников отправив, луконосцев лишь оставив,Сердце вдосталь позабавив, все ж мы тешились стрелой.
Конским бегом пыль взметая, в зверя в скоке попадая,Наша вся семья младая веселилась по лугам.По лесам и по пещерам. Смерть оленям и пантерам.Взвидим птицу в лете сером, вмиг падет, как камень к нам.
Споры, шутки, смехи, шумы. Вдруг мы видим: полный думы,Витязь мрачный и угрюмый, на коне он вороном.Как на сказочном Мерани. Шкура барсова на стане.Лик красивый, от сияний, небывалым бьет огнем.
Мы глядим на лик блестящий. Трудно вынесть свет горящий.«Это молний блеск летящий. Это солнце на земле».Так шептали в изумленьи. И хотели в дерзновеньиВзять того, кто в огорченьи слезы лить нам дал во мгле.
Старший, я просил меньшого, пусть мне даст бойца лихого,Средний просит вороного, младший просит боя с ним.С младшим оба мы согласны. Да спешит он к схватке, страстный.Витязь едет, весь прекрасный и ничем невозмутим.
Щеки грустного — как розы. На увядших видны слезы.Нет в глазах его угрозы. Не заводит с нами речь.Едет, взор к нам не склоняя. Но тому, кто встал, дерзая,Участь им дана Лихая, — хлыст его упал как меч.
Отступив с дороги сами, мы смотрели, как пред намиЕдет он, — тут вдруг руками младший брат его схватил.«Стой!» — вскричал он с дерзновеньем. Тот размеренным движеньемПоднял хлыст, одним раненьем брата на земь покатил.
С рассеченной головою пал он, кровь бежит струею,Как земля он стал с землею, — он, как труп, к земле готов.Так сражен был дерзновенный, с прахом был сравнен смиренный,Он же скрылся прочь, надменный, — смел, и светел, и суров.
Нет, чтоб к нам оборотился. Тихо ехал, тихо скрылся.Вон там блеск его явился. Видишь, солнце и луна».Видят очи Автандила: — он, чей лик есть лик светила.Быстро грусть в нем проходила. Значит, правда найдена.
Витязь молвит: «Бесприютный я скиталец, в поминутнойГрусти, с грезою попутной, я искал везде того.Через вас он найден мною. Пусть господь своей рукоюРазлучит вас с скорбью злою. Сердцем так молю его.
Встретил я мое желанье, вижу сердца упованье.Пусть вам бог пошлет даянья. Пусть излечится ваш брат».Свой уют им показал он, и еду свою им дал он.«Брат ваш ранен, и устал он, отдохнуть здесь будет рад».
Так сказал. С судьбой не спорил. Быстро он коня пришпорил.Свой полет вперед ускорил, точно сокол в вышине.Так луна горит младая, встречу солнца упреждая.И заискрится златая радость солнца по луне.
Но, подъехав, многодумный, он замедлился, бесшумный.«Если речь начать, безумный может в ярость впасть вдвойне.Мудрый трудное деянье совершит без колебанья,И без спешки, твердость знанья выявляя в тишине.
Если столь он ослепленный и в рассудке поврежденный,Что и к речи, обращенной с добрым чувством, слеп и глух,Мы, сойдясь, придем лишь к бою, — или я его рукою,Или он сраженный мною, — вновь исчезнет он, как дух».
Автандил сказал: «Продленье колебанья и мученьяБесполезно. Нет сомненья, не живет он без гнезда.Пусть исчезнет предо мною, хоть за плотною стеною,Где очаг его, открою и приду к нему туда».
День прошел и сумрак сходит. Полночь звезды хороводит.Двое суток путь уводит их обоих все вперед.И ни слова не сказали. И нигде не отдыхалиИ не ели. Лишь в печали каждый витязь слезы льет.