На равнине ты томился. На тебя мой царь гневился.В ссоре этот гнев излился. Звали мы, но медлил ты.Звали мы тебя трикраты. За тобой пошли солдаты.Расцветил ты цвет богатый, все кровавые цветы.
Ты, меча не обнажая, лишь с плеча свой хлыст вздымая,Ранил, череп рассекая, — свист, и пасть бойцы должны.Царь в погоню, но в мгновенье ты сокрылся, как виденье.Всех объяло изумленье. Были мы поражены.
В скорби царь был ночи равен. Разум царский своенравен.Захотел, чтоб был ты явен, обнаружен перед ним.Розыск шел, и ходом ярым. Все старанья были даром.И ни юным ты, ни старым не был ведом, был незрим.
Тут она меня послала, та, пред кем и солнце мало,Не вполне сияет ало, кто нежнее, чем эфир.Говорит: «Узнай об этом солнцеликом». И с обетом —«Все, что хочешь» — как с заветом, я пошел в широкий мир.
Три мне года было срока. Без нее скорбел глубоко.Я скитался одиноко. Но никто тебя не знал.Повстречались мне три брата. И на них была подъятаДлань твоя. Страшна расплата. Старший все мне рассказал».
Бой давнишний, что напрасно начат был, припомнил ясноТариэль, и все, согласно с точной правдой, влил в слова.Молвил: «Четко помню дело. Хоть уж много пролетелоДней с давнишнего предела, память их еще жива.
Вы охотничьи забавы длили, полны гордой славы.Утоптали всюду травы. Я же плакал над рекой.Мыслил я о том, чья сила счастье сердца погубила.Что вам трогать нужно было сердце, взятое тоской?
В этом сумрачном пределе от меня чего хотели?Сколь несхожи в самом деле смех — и слезы на щеках!Вы схватить меня желали. К потонувшему в печали,Вы рабов ко мне послали. Что же? Спят они в гробах.
Раздались повсюду крики. Оглянулся, вижу лики.Жаль царя мне, — и, владыки не коснувшись, скрылся я.Конь бывает мой незримым. Он исчезнуть может дымом.Как о нем, неукротимом, скажет лучше речь моя?
Не моргнешь, в мгновенье ока вот уж я совсем далеко.Те, напавшие, жестоко пострадали от меня.Только дерзкие посмели, длань качнул я еле-еле,Руки их оледенели, дерзновенный пал, стеня.
Ты же с помыслом достойным, солнцеликим, солнцезнойным,Кипарисом встал здесь стройным, ты, испытанный во днях.Знаешь, что есть сердца смута. Но не каждая минутаДаст того, чье бремя пута — бог, забывший в небесах».
Автандил сказал: «Меня ли будешь ты хвалить? В печалиНепоблекшему пристали все высокие хвалы.Мне ль с тобой идти в сравненье? Лик небес, что пал в теченьеДней земных, чрез помраченье ты прошел — не взявши мглы.
Ныне та, чей блеск и сила сердце мне в любви затмила,Мной забыта. Чтоб служила лишь тебе душа, хочу.Гиацинт горит прекрасно. Но хочу эмали страстно.Вплоть до смерти, полновластна, ты. С тобой служу лучу».
Тариэль сказал: «Смущенный, пред тобой я — изумленный.У тебя, в душе зажженной, вижу, огнь — ко мне зажжен.Что в отплату ты имеешь? Ведь о милой пламенеешь.Но влюбленного жалеешь, как влюбленный. В том — закон.
Госпоже своей — примерный был слуга ты в службе верной.Бог дорогой достоверной вел тебя. Мы здесь сидим.Как же только я сумею поделиться той моеюТайной? Чуть в словах я с нею, — буду пламя, буду дым».
Тариэль молчал мгновенье. Был он весь воспламененье.И Асмат его реченье: «Только твой со мной был лик.Что ж меня так знаешь мало? Разве вынешь это жало?Но — и в нем печаль пылала. Я пред витязем — должник».
Он промолвил к Автандилу: «Посвящая брату силу,Должно смерть принять, могилу. Здесь утрата не страшна.Губит бог одной рукою, чтоб спасти кого другою.Что бы ни было со мною, расскажу я все сполна».
Он сказал Асмат: «Пока я буду, мысль свою терзая,Речь вести, быть может, злая пытка чувств лишит меня.Ты мне грудь облей водою. Труп же видя пред собою,Плачь, стеная надо мною, плачь, могилой затеня».
Стал готовиться он к речи. Расстегнулся. Наги плечи.Был как солнце, что далече, с потухающей зарей.Роза уст сверкнуть бессильна. Губы сжаты. Скорбь могильна.Вскрикнул. Слезы льют обильно. Влажный огнь бежит струей.
Простонал. «Любовь! Родная! Мысль моя! Виденье рая!С древа жизни ветвь живая! Чьей ты срезана рукой?Столько раз воспламенилось, сердце, ты. Так больно билось.Как же не испепелилось до сих пор в борьбе такой!»
5. Сказ Тариэля о себе, когда он впервые сказал его Автандилу
Так даруй же мне вниманье. Я скажу повествованье,Чувства выявлю, деянья, — уж таких не будет вновь.Я не жду от той покоя, кем я брошен в пламя зноя,Ей безумен, мрак свой строя, изливаю током кровь.
Знаешь ты, и всем известно, семь есть в Индии чудесной,Семь царей. Но повсеместно Фарсадану — шесть корон.Он властитель был великий, смелый, пышный, львиноликий,Вождь царей и в битве дикой предводитель воинств он.