Мне пятнадцать лет уж было. Сердце было полно пыла.Воля царская взрастила как царевича меня.Силой лев и солнце взглядом, как взлелеян райским садом,Предавался я отрадам: стрелы, меч и бег коня.
С тетивы стрела летела, — бездыханно было телоПтицы ль, зверя ли. И смело попадал я в цель мячом.Пирование без срока. Но отдельно, волей рока,Был от той, что огнеока, с светло-розовым лицом.
Знают смерть и властелины. Умер мой отец. КончиныЭтой день был день кручины для верховного царя.Скорбь застыла в Фарсадане. Умер — страшный в вихрях брани.И восторг — во вражьем стане. Льва страшилися не зря.
Уничтоженный судьбою, целый год я был тоскоюОмрачен, как цепкой мглою, неутешенный никем.Вдруг придворные предстали, и приказ мне царский дали:«Тариэль, не будь в печали. Уж конец рыданьям всем.
Тосковали мы и боле о печальной нашей доле.Не минуешь божьей воли. Всем приходит нам конец.Траур кончен. С веком старым день приводит к новым чарам.Будь отныне амирбаром, и служи нам, как отец».
Вспыхнул я, воспламенился. По отце горел, томился.Рой придворных преклонился, выводя меня из мглы.И индийские владыки до меня склонили лики,Как родители, велики, но любовны и светлы.
Близ своих сажали тронов, возвещали власть законов,Чтоб служил я без уклонов, долгу весь отдав свой жар.Я упрямился, страшился заменять отца. Но длилсяСпор недолго. Подчинился. Отдал честь — как амирбар».
6. Сказ Тариэля о том, как он полюбил, когда впервые он полюбил
Подавив свои рыданья, он продлил повествованье.«В некий день, — воспоминанье жжет, ему не скрыться прочь,От забав, охоты дикой я домой пришел с владыкой.Он сказал мне, светлоликий: «На мою посмотрим дочь».
Руку взял мою... Ужели не дивишься в самом деле,Что душа осталась в теле, вспоминая эти дни?Сад увидел я блестящий. Голос птиц там был журчащий.Не споет сирена слаще. Водомет струил огни.
Ароматы розы сладки. Ткань над дверью. Златы складки.Те лесные куропатки, что с охоты нес с собой,Ей отдать — царя веленье. Тут мое воспламененье.Здесь начальный миг служенья. Долг, назначенный судьбой.
Чтобы сердце из гранита было чем-нибудь пробито,Что найдешь? Но жало свито — адамантовым копьем.Царь, я ведал, не желая, чтоб была его златаяКем увидена, сдвигая ткань завесы, входит в дом.
Я стоял в саду, пред домом, возле роз над водоемом,Сердцем отданный истомам ожидания и чар.Слышит ухо шелестенье, речь Асмат и повеленьеДать царевне приношенье, что подносит амирбар.
Колыхнулась ткань волною. За завесой той дверною,Вижу, дева предо мною. В сердце мне вошло копье.И Асмат взяла добычу. Я же вспыхнул. Вечно кличу:«Жар! Горю!» Но возвеличу тем лишь рдение мое».
Тот, что солнечного света ярче был, сказавши это,Не найдя на всклик ответа, пал, издавши горький стон.Автандил с Асмат рыдали, горы эхо повторяли.В мрачной молвили печали: «Всех сражавши, сам сражен».
Вновь обрызган он водою. Сел, объят кручиной злою,Стонет. Льется за слезою щеки жгущая слеза.«Горе мне!» — его реченье. — «Сколь великое волненье!»Только вспомню, — помышленье, мысль о ней мне, как гроза.
Я недаром горько плачу. Тот, кто верует в удачу,Знал восторг — и скорбь в придачу: обольстит, — чтоб обмануть.Мудрость тех скорей хвалю я, кто не жаждет поцелуяОт судьбы. Все доскажу я, коль смогу еще вздохнуть.
Были взяты куропатки. Я ж, исполненный загадки,Не бежал я без оглядки, — наземь рухнул бездыхан.Как пришел в себя, рыданья вкруг меня и восклицанья,Словно звуки провожанья, мой корабль — до дальних стран.
В пышной я лежу постели. Царь с царицею сидели возле.Плач — как звук свирели. Стоны слиты в долгий гул.Щеки ранят. Кровь струею. И муллы сидят толпою.Говорят, что надо мною колдовал Вельзевул.
Увидав, что жизнь лелею я еще, меня за шеюОбнял царь рукой своею: «Сын! Хоть слово мне одно!»Страхом взятый исступленным, снова чувств я был лишенным.Кровь потоком разъяренным в сердце канула на дно.
А в молчании глубоком все муллы следили оком,Знак какой здесь послан роком. Был в руках у них коран.«Недруг рода здесь людского», — таково их было слово.Трое суток чуть живого, жег огонь, и был он рдян.
Меж врачей опять сомненье и одно недоуменье:«На такой недуг леченья — нет. Печаль владеет им».Прыгал, как умалишенный. Речь была лишь бред сплетенный.Слезы в горести бессонной льет царица. Дни — как дым.
Трое суток во дворце я был, меж смертью-жизнью рея.Ум вернулся. Разумея, что случилося со мной,Я сказал: «Увы! Лишенный жизни, призрак я смущенный».И в молитве вознесенной вскликнул я: «Создатель мой!