Визирь — в поиски, печальный. Не находит, где кристальный. Лишь толпой в тоске опальной слезы льют рабы ручьем. Весть о бегстве, онемелый, слышит. Молвит: «Есть кто смелый, —Так — к царю. Я в те пределы не пойду, — уж слышал гром».
Визирь все не прибывает. Царь другого посылает. Вестник медлит, не вступает. Кто дерзнет принесть тот сказ? И в Ростэне подозренья. В десять раз больней мученья. «Видно, тот, кто весь боренье, от моих сокрылся глаз».
С головою, ниц склоненной, мыслит сильно огорченный. Вздох за вздохом, повторенный. Повелел рабу: «Иди, Да придет злосчастно-скучный». Входит визирь злополучный.Бледный, скорбный, и беззвучный, со стеснением в груди.
Видя это привиденье, царь спросил: «И так, гореньяСолнца нет? В нем измененье? Он превратная луна?»Полным сказано все сказом, как исчез — кто был алмазом.«Солнца нет над нашим глазом, и погода не ясна».
Царь, услышав слово тайны, вскликнул. Вопль необычайный.В боли он скорбит бескрайной: «Милый сын мой, где же ты?»Рвет он бороду, терзает. Лик ногтями разрывает.«Где же светоч мой сияет? Я один средь темноты.
Если сам ты там с собою, ты не будешь сиротою.Я же, сын, один с тоскою. Ты меня осиротил.В язвах быть мне, болям длиться. Без любимого томиться.Час пока не даст нам слиться, — как терплю, — сказать нет сил.
Не вернешься без заботы ты в веселый час охоты.Самоцвет, кому темноты неизвестны. Стройный стан.Не услышу дорогого. Нежный голос птицеловаВ чуткий слух не кликнет снова. Что дворец? В нем мрак мне дан.
Знаю я, ты силен, молод. Лук с тобой, насытишь голод. Кто твоей стрелой уколот, тот сейчас же в смертном сне. Мудрость бога — всеблагая. Но, коль плача и стеная, Сын, умру здесь без тебя я, кто ж поплачет обо мне!»
Шум раздался. Рой придворных. Воздух полон слов укорных. Рвут брады свои, в повторных удареньях скорбных рук. «Были мы тобой богаты», — молвят, — «с нами был когда ты. Ныне день для нас проклятый, — солнца нет и тьма вокруг».
Увидав ряды сановных как родных своих и кровных, Царь в скорбях беспрекословных молвил: «Редок блеск лучей.Солнца нет, мы слабы в силе. Чем пред ним мы согрешили? Кто на битву, взмахом крылий, поведет полет мечей?»
Все с скорбящим восскорбели. И затихли, присмирели. Царь спросил: «С слугой в том деле витязь был или один?» И пришел, сдержав рыданье, весь в тревоге ожиданья, И царю дал завещанье, мертвый в жизни, Шермадин.
«Вот послание какое», — молвил он, — «в его покое Я нашел. И в смутном рое лишь рабы скорбели вкруг. Скрылся он своей тропою, никого не взяв с собою. Смерть мне! С этою судьбою жизнь мне — тягостный недуг.
Прочитали завещанье. Снова долгие стенанья.И дает он приказанье: «В войске — черный цвет цвети.Будем в скорби с сиротами мы молиться, и с вдовами. Бог да сжалится над нами, и ведет его в пути».
24. Сказ о том, как вторично встретился Автандил с Тариэлем
Если месяц волоконце разовьет вдали от солнца, Смотрит ярко он в оконце, — если ж близко, бледен свет. Но бессолнечность для розы есть бесцветность, мгла угрозы. Как печальны наши грезы, если милых с нами нет.
Вот, расскажет песнопенье, как тот витязь в отдаленье Отбывает, и кипение в горьком сердце, плач и стон. Едет, едет, обернется. Что, коль солнце, свет чей льется, Солнцем сердца там зажжется? В обомленьи меркнет он.
В полуобмороке млея, обессилел он, немея.Только слезы, не редея, льют, не видит ничего.Где же помощь? Где подмога? Только скорбь терзает строго.Он не видит, где дорога, конь куда несет его.
Говорит: «Моя златая! Без тебя изнемогая, Если будет мысль — немая, мысль — проклят ем назови. Сердце все к тебе стремится, хочет к милой возвратиться, Кто в любви, да подчинится он сполна своей любви.
До того, когда мгновенье принесет соединенье, В чем найду отдохновенье? Я б себя убил сейчас. Я б ушел из жизни вольно. Ты была бы недовольна. И тебе бы стало больно. Лучше слезы лить из глаз».
Молвит: «Солнце! Нежа очи, образ солнечной ты ночи Перед тем, кто средоточий есть единство, в бурях тишь. Ты, что всем телам небесным быть даешь в пути чудесном, За скитанием безвестным дай мне с нею быть. Услышь.
Для премудрых, в жизни сменной, образ бога ты нетленный.Помоги. Я ныне пленный. В кандалах железных я.Через горы и равнину я к кристаллу и рубинуПуть держу, — сам, бледный, стыну. Ранит близь и даль моя».