Выбрать главу
И «Прости» сказав покою, в плаче тает он свечою. Опоздать страшась, порою поздней едет между гор. Пала ночь, и звезды встали. Отдых в них его печали. С ней сравнил их в синей дали, с ними держит разговор.
Он до месячного круга молвит: «Страстного недугаОгнь ты шлешь. Любить друг друга ты велишь. Страдать, любя.И бальзам даешь терпенья. С той, в ком лунное горенье,Дай мне с ней соединенье — через пламя — чрез тебя».
Ночь была ему услада. День лил в сердце капли яда. Словно отдыха средь сада, ждал, когда придет закат. Видит ключ, остановился. До журчанья наклонился. И опять он в путь пустился, не стремя уж взор назад.
В одиночестве так вдвое плачет тот, чей стан — алоэ. Хочет пищи все живое. Застрелил себе козла. Ел, зажарив. Стал бодрее. Лик воинствен, пламенея. Молвит: «Жизнь без роз беднее, и совсем не весела».
Все о нем не расскажу я, как он ехал там, тоскуя, То отраду в сердце чуя, то скорбя о гнете зол. И не раз глаза краснели. Но уж путь дошел до цели. Вон пещеры засерели. Прямо к входу он пошел.
Вон Асмат. К нему душою рвется. Хлынули струею Слезы. Радостью такою не зажжется дважды взгляд. Витязь прочь с коня скорее. Обнял. Сердцу веселее. И целует. Если, млея, ждет кто друга, встрече рад.
Он спросил ее: «Владыка где?». И слезы льются с лика Юной девы. Горше крика безглагольная печаль. Молвит: «Чуть ты удалился, стал блуждать он, вовсе скрылся. Быть в пещере тяготился. Где он? В чем он? Скрыла даль».
Столь был витязь огорченный, словно был копьем пронзенный,Прямо в сердце. И к смущенной обратясь Асмат, сказал:
«О, сестра! Как некрасиво лгать тому, в ком все правдиво? Иль он клялся — торопливо? Иль, поклявшись, он солгал?
Целый мир в ничто считал я. Клятву дал, ее сдержал я. В нем был мир, — и потерял я все, когда превратен он. Света нет мне никакого. Как он смел нарушить слово? Впрочем, что же? Рока злого властью весь я омрачен».
Дева молвила стыдливо: «Прав ты в этот миг порыва. Но суди же справедливо, — и в пристрастьи не вини — Сердце может обещаться, — клятву выполнить, не сдаться, —Сердце вырвано, — скитаться должен он, сжигая дни.
Сердце, дух и мысль — в слияньи. Сердца нет, — и те в скитаньи.Кто в том странном сочетаньи потеряет сердце вдруг, Он как вихрями носимый, от людей бежит, гонимый. Знал ли ты, какие — дымы, если пламени — вокруг?
С побратимом разлученный, прав ты в боли огорченной. Но какой он был взметенный. Как скажу о пытке той? Изменяют здесь слова мне. Возопить могли бы камни. Та видна была тоска мне, под моею злой звездой.
Еще не было сказанья о такой тоске страданья.Тут в скалу войдет терзанье. Влагу рек придашь ручью.Эта огненная пытка больше всякого избытка.А ума в любом не жидко, если кто другой в бою.
Как пошел он, так, сгорая, молвлю я: «Твоя сестра я. Автандил придет, — тогда я что ж отвечу, побратим?» Он сказал: «Коли придет он, здесь меня легко найдет он. Молви: «Брат твой, — близко ждет он». Клятву я сдержу пред ним.
Слово дал, не жди другого, не нарушу это слово. Буду ждать, хотя сурова пытка дней, что суждена. Коль умру, пусть похоронит, и свое: «Увы» обронит. Если жив я, значит, стонет дух, и жизнь уж неверна».
С той поры я и доныне все одна в моей кручине. Солнце было на вершине, и сокрылось там в горах. Вся исполнена отравы, увлажняю грустью травы. Дух безумья — дух лукавый. Я забыта смертью в днях.
Камень есть в краях Китая. Надпись там на нем такая: «Кто не ищет друга, — злая жизнь его, — себе он враг». Но зачем бродить по странам? Кто, как роза, был румяным, Ныне желтым стал шафраном. В путь к нему, — и всяких благ».
Витязь молвил: «Осуждая, что бранил его тогда я.Ты права. Но глянь, какая также в этом боль моя.Раб любви к рабу другому я бежал, уйдя из дому,Как олень, тая истому, до ручья стремился я.
Только он был сердцу нужен. С той, в ком нежный свет жемчужин С хрусталем, рубином дружен, был я счастлив без конца. И не мог быть с ней счастливым. Скрылся в беге торопливом.Богоравных тем порывом оскорбил, пронзил сердца.
Царь, кому я сын приемный, от кого мой свет заемный, Перед ним я вероломный, бросил в старости его. В самом сердце окровавлен, беглецом он там оставлен. Божий гнев здесь будет явлен. Ждать ли доброго чего?
В том, сестра, и тоскованье, что усердные скитанья Привели не на свиданье. А спешил я день и ночь. К свету шел — и нет мне света. Он ушел — и там он где-то. Сердце лаской не согрето. Скорбь не в силах превозмочь.
Но уж больше нет досуга словом тешить здесь друг друга.Что ж, еще одна услуга: поищу и поброжу.Иль найду я побратима, или сам умру — и мимо.Знать судьба неотвратима. Что я богу сам скажу?»