Так сказал он, скорбно-строгий, и пошел своей дорогой. Миновал он скат отлогий. За скалой прошел поток. Тростниками — до равнины. Ветр такой, что в ветре льдины.Заморозились рубины. Упрекал он в этом рок.
И вздыхает он все чаще. «Бог всесильный, бог всезрящий. В чем же грех, меня чернящий? Разлучен с друзьями я. Для чего сюда заманен? О двоих я мыслью ранен. Сколь мой рок непостоянен. Да погибнет жизнь моя.
Друг мне прямо в сердце кинул роз пригоршню, — иглы вдвинул.Эту клятву он низринул. С ним я ныне разделен. Если с другом я судьбою разлучен, я с мукой злою. Друг иной передо мною обесчещен, посрамлен».
Молвил: «Это прямо диво: грусть и в умном говорлива.Ну чего ронять со срыва слез тот брызжущий ручей?А не будет ли виднее, поразмыслить, и скорееВ путь к тому, чей стан стройнее, чем взнесенье камышей?
Вот, обрызганный слезами, витязь кличет. Ищет днями. Ищет темными ночами. Вновь искать, кричать, чуть свет. Побродил он там на воле. Лес прошел, и дол, и поле. И не менее, не боле — трое суток. Вести нет.
И исканье тут не гоже, ни к чему. Он молвит: «Боже! В чем я грешен? И за что же так тобой наказан я? Боже, боже, эта пытка превзошла размер избытка. Буквы огненного свитка — мне ли? Правый ты судья».
Бледный витязь-привиденье говорил свои реченья, И взошел на возвышенье. На равнине тень и свет. В камышах там, у густого у куста, он вороного Видит. «Он там. Никакого здесь сомненья больше нет».
Радость в витязе блеснула, сто в нем раз переплеснула. Сердце витязя скакнуло и притихло в тот же час. Роза — в красном сне богатом. Блеск стал блеск, агат — агатом.Мчится, ветром стал подъятым, не сводя горящих глаз.
Тариэля увидал он, как не думал, не гадал он. Лик был смертно бледен, впал он. Зачарованней, чем ночь. Воротник — весь лоскутками. Головою — кровь ручьями. Смотрит тусклыми глазами. Он шагнул из мира прочь.
Справа — лев лежал сраженный, меч, весь кровью обагренный.Слева, с шкурой испещренной, труп пантеры, бездыхан. Сам он, призраком могильным, слезы током льет обильным. В нем пожар огнем всесильным сердце жжет, и дик, и рьян.
Взор задернулся, туманен. К смерти близкий, лик тот странен.Видно, в сердце юный ранен. Витязь кличет, будит слух. Говорит ему о встрече. И припал к нему на плечи. И напрасно нудит к речи. Брат являет братский дух.
У объятого тоскою слезы стер своей рукою. Сел с ним. Речью огневою будит брата своего. «Сердце, что ль, в тебе остыло? Иль не знаешь Автандила?» Говорит о том, что было. Неподвижен взор его.
Было все — как повествую. Вот смягчил тоску он злую. Душу чувствует живую. К Автандилу — долгий вздох. И признал, и обнимает. Брата братски он лобзает. Мир других таких не знает, — мне живой свидетель бог.
«Брат», — сказал он, — «что, в чем клялся, что сдержать я обещался,Я сдержал, — не отлучался. А теперь, в томленьи дней,Ты оставь меня с тоскою. Буду биться головою.Как умру, покрой землею, тело скрой ты от зверей».
Витязь молвит: «В чем страданье? Злого хочешь ты деянья. Кто любил, тот знал сгоранье, схвачен огненной волной. Средь людей ты исключенье. Уклоняясь от мученья, Мысля самоубиенье, взят ты, что ли, сатаной?
Мыслишь — лучше, станет — хуже. Мудрый — дрожь не множит в стуже.Муж? Прилична стойкость в муже, и как можно реже плачь. Раз печаль идет волною, крепостною будь стеною. Кто в несчастьи, — он виною. Наша мысль для нас палач.
Мудрый ты, а изреченья мудрых ввергнул в небреженье.В чем есть мудрость, в чем свершенье? Тосковать среди зверей?Помираешь из-за милой, — а себя сокрыл могилой.Будто слаб, — когда ты с силой. Раной тешишься своей.
Кто ж любил, не знав сгоранья, ярких пламеней касанья, Кто о ком-нибудь терзанья не прошел, в огне часов? Молви словом достоверным: что здесь было беспримерным? Не лети же легковерным. Роз не встретишь без шипов.
Молвят розе, в час цветенья: «Почему с шипами рденье,И прекрасной нахожденье не свершится без беды?»Роза дать ответ умела: «Сладость — с горьким, с духом — тело.Коль любовь подешевела, то — сушеные плоды».
Если так цветок бездушный мыслит, мудрости — послушный, Где же ты прием радушный встретишь сердцу без борьбы? Жатву радости без горя, в мире с дьяволом не споря, Не сберешь ты. В приговоре наших дней — устав судьбы.
Слушай, что тебе скажу я: на коня — и не тоскуя,В путь иди, с тобой пойду я. Не веди свою межу, —Лишь свою, с своим советом. Скорбь дана нам здешним светом.Верь, что прав я в слове этом. А уж лести не скажу».
Тариэль сказал: «Немею, брат мой. С той тоской моею, Вряд ли дать ответ сумею. Обезумленный, я глух. Видит так твое сужденье, что легко терпеть мученье. Ныне — смерти приближенье. Вот уж я почти потух.