Выбрать главу
Да, конец земному краю. И о ней я умоляю.С нею здесь не встречусь, знаю. Но любовного огняСвет живет. Здесь — разделенье, там — восторг соединенья.Да приходит погребенье. Бросьте землю на меня.
Как любимую любимый не увидит через дымы?Мы в ином соединимы. К ней светло пойду туда.Встречу, встретит. В миг свиданья будет сладостным рыданье.Против слова увещанья, сердца слушайся всегда.
Вот мое постановленье: смерти чую приближенье. Умираю, нет сомненья. Что тебе до мертвеца? Коль в живых мне оставаться, нужно с разумом расстаться. Птицы к душам вверх стремятся, — так и тело ждет конца.
Что сказал ты, речи друга понимать мне нет досуга. Полн душевного недуга, вижу смерть, она близка. Жизнь лишь беглое мгновенье. К миру только отвращенье. Мне с землей соединенье. В ночь ведет моя тоска.
Мудрый! В чем есть мудрость эта? От безумца ждать ли света? Сам будь полон я совета, твой совет бы взял, не лгу. Роза — в солнце. Солнце тает, — роза в грусти увядает. Друг меня да покидает. Уходи. Уж не могу».
Автандил к нему с другою речью доброй и живою. «Нет, клянусь я головою. Делать этого нельзя. В том не лучшее свершенье — пожелать уничтоженья». Но напрасны убежденья. Слово падает, скользя.
Наконец сказал: «Прекрасно. Если речь моя напрасна, Если внемлешь безучастно, что ж мне слово длить сейчас. Смерти хочешь? Без ошибки смерть придет. Мгновенья зыбки. Вянут розы и улыбки. Вянь». Блеснул слезою глаз.
«Лишь одно мое моленье ты сверши. Есть где-то рденье Розы, — есть агатов мленье, — от всего укрылся я. Поспешил, всего лишился. И с царем я разлучился.
От меня ты отделился. В чем же радость есть моя7
Не отвергни же сурово, а мое исполни слово:Раз еще тебя я снова пусть увижу на коне.Ты души был, ворожащим, похитителем блестящим.Не уйду же я грустящим. В этом будь послушен мне».
«На коня!» И для моленья уж не нужно повторенья. Знал он сердцем без сомненья: не дружна с конем печаль. Тот тростник до конской шеи склонит лик, — и веселее.Радость в той была затее. Уж не рвутся стоны в даль.
Молвил грустный: «Я поеду. Дай коня». В душе победуЧует тот. Идет по следу. Помогает сесть в седло.Он его не нудит ныне. Едут вместе по равнине.Гибок стройный. И в кручине стало легче и светло .
Говорит. И блещут зубы. И коралловые губыЗнают речи, что не грубы, а уходят прямо в слух.Стал бы юным тут и старый, слыша слово в свете чары.И смиряются пожары. И не так печален дух.
Есть гашиш и для печали. Розы бледно увядали, — Видит витязь, ярче стали. Радость — зелье для ума, Для безумья — жалоб вздохи. Ну, дела не так уж плохи. Были разума лишь крохи, а теперь светлеет тьма.
И гуторят эти двое. Молвит слово он прямое:«Изъясни мне, что такое на руке там на твоей.Это нежной той запястье, кем ты ранен? Что ж в нем счастье.Над тобою полновластье? Расскажи, — потом убей».
Молвит тот: «В чем есть сравненье несравненного виденья? В этом жизнь, восторг, мученье. Это лучше мне, чем мир. Что земля, вода, деревья! Что людские все кочевья! В этом скрыта чара девья. Только с этим сердцу пир».
Тот сказал: «Я мыслил верно. Ты ответил беспримерно. Но и я уж достоверно льстить не стану пред тобой. Бросить так Асмат — злосчастье больше, если то запястье Потерять. Быть без участья — выбор худший, не худой.
То запястье золотое драгоценщик сделал в зное, И остыло неживое, и бездушна в нем игра. Для Асмат — отъединенье. Вот так верное сужденье. Но с твоей в ней есть сплетенье. И она твоя сестра.
Связь меж нею и златою, для кого была слугою. Чрез нее и та с тобою, а прекрасна и она. Между ними единенье. Что же, ей лишь небреженье? Ну, шабаш. Твое сужденье — глубина совсем без дна».
Тот ответил: «Справедливо. Речь твоя вполне правдива. Жаль Асмат. Без перерыва скорбь. Душой она с Нэстан. И меня все зрит такого. Жить уж я не думал снова. Ты терзанья огневого боль смягчил, но все — туман».
Но, Асмат воспоминая, едет к ней. И речь живая Между братьями — как стая птиц в час утренней поры. Как скажу им восхваленья? Зубы — жемчуг, губы — рденье. И змея, оцепененье сбросив, смотрит из норы.
Витязь молвит: «Для тебя я, ум и сердце раскрывая, С ними душу отдавая, всем пожертвовать готов. Но не будем трогать рану. И указывать не стану, Что подобен клад обману, если спрятан меж кустов.
Так и мудрость, если ею сам я править не умею. Скорбен? Все ж тоской своею не обрежь теченье дней. Смерть придет и не обманет. Роза сразу не завянет. Бог позволит, — солнце глянет, лишь уверуй и посмей».
Грустный молвит: «То ученье сколь достойно разуменья. Умный любит наставленье. Даже глупый им пронзен. Но и мудрость светит скудно, если мне чрезмерно трудно, И тебе ведь с этим нудно. На укор твой удивлен.