Тариэль сказал: «Словами не расскажешь, что меж нами. Долг отдам свой лишь с годами, бог порука, даст мне сил.Клятва клятву держит туго. Не забыть в разлуке друга. Это высшая услуга, — тут не пьяный говорил.
А теперь прошу правдиво, ты сдержи полет порыва: Здесь не трут и не огниво, это пламя ты не тронь. Для тебя — твое горенье, тут закон миротворенья. Так иди до места рденья, — где твой солнечный огонь.
Излечить меня уж трудно и ему, кем многочудноСоздан мир, где свет нескудно, щедро царствует над тьмой.Разумел я тоже что-то до минуты поворота.Вот безумье, вот забота. Ныне бред — мой часовой».
Автандил сказал: «Какого ждать ответа, если слово Полно разума живого? Ты как мудрый говорил. Но оспаривать я стану, что нельзя такую рану Залечить. Всему изъяну есть конец. Жди в боге сил.
Для чего б, вас создавая, вас любовью обвивая,Бог вас, вечно разлучая, обезумил, в смерть гоня?Путь любви есть путь по бедам. Здесь тоска крадется следом.Но восторг вам будет ведом, — а не то убей меня.
В чем же гордость человека? В чем он муж, а не калека? Боль терпеть, хоть век из века, и не гнуться с гнетом зол. Труден мир, да бог подмога. Научись же хоть немного. Знанье верная дорога. Не идет ей лишь осел.
Так скажу тебе, дерзая. Слушай, будет речь какая.Мне позволила златая отлучиться. Молвил ей:«С сердцем я испепеленым. С ним я — помыслом бездонным.Что ж здесь буду огорченным? Только грусть — душе твоей.
В этом слов пусть будет мало». И она мне отвечала:«Дружба дружбу увенчала. Этим я не огорчусь».И пошел я к дальним странам. Был не хмельным я, не пьяным.Что ж теперь? Вернусь с обманом? Покажусь пред ней как трус?
Делай это — размышляя. Роза вянет, — засыхая.Польза в ней себе какая? А другой ей будет рад.Сам себе что сделать можешь? Только сердце растревожишь.А захочешь, мне поможешь. С братом братски будет брат.
Где ты быть ни пожелаешь, там и будь себе как знаешь: — Мудро сердце, — отдыхаешь. Ум безумен, — закипай. Но в тиши и в боли крика сохраняй ты стройность лика. Не растрать всю силу дико, и гори, но не сгорай.
Чтоб добиться нашей цели, чтобы весть принесть веселий, Год прошу с одной неделей. Я вернусь в цветенье роз. И сюда в пещеру это ликованье снов и цвета Донесет огонь привета. Вздрогнешь. Чу, залаял пес.
Превзойду ли меру срока, ты же будешь одиноко Ждать меня, — в том воля рока, это значит — умер я. Это будет указанье, что захочешь, — дли рыданья. Или бросься в ликованье. Как захочет мысль твоя.
Может быть, бужу печали? Ты — один, я в чужедали. Корабли ведь изменяли. Конь споткнется на скаку. Как узнать, где ждет потеря? Нет чутья, нет глаза зверя. Бог решит. И в бога веря, я вступаю здесь в реку».
Он промолвил: «Продолженье слов — одно лишь утомленье. Для чего тут рассужденья? Нет вниманья, смысла нет. Если друг не за тобою, ты иди его стопою. И в конце, — что скрыто тьмою, станет явным, видя свет».
А когда все будет явно, и увидишь ты подавно,Как здесь трудность своенравна, хоть блуждай иль не блуждай.Я снесу безумья бремя, хоть стучит мне молот в темя.Но, коль смерть придет в то время, как скажу тебе: «Прощай!»
Завершилось говоренье. Клятвы — снова повторенье. И в равнину их стремленье. Каждый стрелы взял и лук. Настреляли там дичины. Но в сердцах туман кручины. Уж остался день единый. Завтра — врозь, и больше мук.
Ты, что с словом песнопений по тропе идешь мучений, —Как быть сердцу в миге рдений, коль без сердца сердце то?Если сердцу — весть разлуки, это нож, он режет руки, —В смерть уводят эти звуки. А без пытки был ли кто?
Утро, бледными лучами, застает двоих с конями. Дева с ними. И слезами взор блеснул, бежит ручей. В смутных ликах цвет жасмина. Их зовет к себе равнина. Эти львы, чье горе львино, поспешают в мир зверей.
Покидают путь пещерный. Крик печали — звук безмерный. А Асмат, сестры их верной, плачет жалоба вдвойне: «Кто вам плакальщицей будет? Львы! Вас песня не забудет. Солнце — звезды гасит, нудит быть во тьме. О, горе, мне!»
Так скорбит она в печали. Вот «Прости!» они сказали. Вместе к морю путь держали. Побережье — вот оно. Вновь проводят время ночи. Делят пламя. Ночь короче. О разлуке плачут очи. Все скорбеть им суждено.
К Тариэлю Автандила таковое слово было:«Слезы сохнут. Грудь остыла. Не пойму я, почемуТак Фридон тобою оставлен. К солнцу путь там будет явлен.Будет мною он восславлен. Покажи тропу к нему».
Тариэль без промедленья указует направленье. «Там Фридон», — его реченье. — «Все иди ты на Восток. Вплоть до берега морского. Коль увидишь дорогого, Так вот брата — ласки слово. Помнит брат, хотя далек».