Я подумала: «Не время отягчать страданий бремя. Муки сердца — злое племя. Обезуметь можно так. Я не вовремя пытую. Солнце спрашивать, златую Ту денницу молодую — мучить мне нельзя никак.
Этот свет необычайный отвожу в покой я тайный.И в тоске по ней, в бескрайной, упадаю сердцем ниц.И в парчу ее одели. Не в худое, в самом деле».Плачет. Розы помертвели. Снежный вихрь летит с ресниц.
Солнцеликое алоэ в тайном скрыла я покое.Существо туда живое не входило. Тишина.Отделенность. Только верный черный раб, слуга примерный.Я, чтоб быть в том достоверной, к ней входила лишь одна.
Не смогу изображенья дать тебе ее томленья,Все причуды поведенья. Плачет, плачет день и ночь.«Так нельзя, — скажу, — томиться». На минуту подчинится.Как же так могло случиться, что она исчезла прочь?
Скрылось солнце почему же? Было хуже все и хуже. Слезы там скоплялись в луже, где она склоняла лик. В черной бездне там агаты. Острия ресниц разъяты. И над жемчугом гранаты, и коралл, и сердолик.
Только слезы то и дело. В скорби не было предела. Расспросить я не успела, кто она, и в чем беда. Лишь спрошу, трепещет в зное, кровь струится из алоэ. Сердце может ли людское снесть такую боль когда.
На постели не лежала. Ей не нужно одеяло.Только шалью лик скрывала. Был один на ней покров.И подушкой тяготится, прямо на руку ложится.Очень редко согласится съесть хоть пять, хоть шесть кусков.
Нужно мне сказать вначале о воздушной этой шали. Здесь мы кое-что видали, но такого никогда. Вещество мне неизвестно. Мягкость тонкая чудесна. Но состав так сложен тесно, точно скована руда.
Так прекрасную скрывала. И прошло уж дней немало. Мужу я не доверяла. Разболтает, негодяй. При дворе он все расскажет, руки-ноги этим свяжет. Если путь ко мне покажет, и сокровище прощай.
Мне приходится таиться. Часто нужно отлучиться. Я на что ж должна решиться? Размышляю я с собой. Отчего скорбит сердечно? И скрываться можно ль вечно? Муж узнает, — он, конечно, будет мой убийца злой.
Как скрывать уединеньем солнце с пламенным гореньем? Как помочь ее мученьям? Должен быть оповещен Муж мой. В чем же тут измена? Клятву я возьму с Усена. Слово чести ведь не пена. Клятв ломать не будет он.
К моему иду супругу. Ласков, нежны мы друг к другу. Говорю: «Яви услугу. Что-то я тебе скажу. Но клянись мне чрезвычайно, что сохранной будет тайна. Клятвы речь не краснобайна: «Пусть как колос на межу, —
На скалу с высот паду я. Хоть бы смерть пришла, связуя, Этой тайны не скажу я — и ни другу, ни врагу». Мой Усен добросердечный. Стала тотчас я беспечной. «Свет тебе я безупречный покажу, что берегу».
Встал, пошел, и мы в чертоге. И застыл он на пороге,Подкосились даже ноги, как увидел солнце он. Молвит: «Что ты мне явила? В ней какая светит сила?Если б речь моя сравнила блеск с землей, я осужден».
Молвлю: «Вот и я, не зная, из какого это края,Дух иль женщина земная, все томлюсь. Нам знать пора.Если вид наш не наскучит, кто ее безумьем мучит,Пусть расскажет, пусть научит, да пребудет к нам добра».
Мы вошли к ней осторожно. Были скромны, как возможно.И уважили неложно. «Солнце, ты нас здесь сожгла.Чем твоим помочь нам ранам? Месяц бледный с тонким станом,Стала в грусти ты шафраном, а рубиновой была».
Но не слушает, не слышит. Роза сжалась, только дышит.Змеи врозь она колышет. Отвернулся пышный сад. Тени шествуют в зеленом. Солнце, в сумраке спаленном,Затемняется драконом, не роняет зорный взгляд.
Уговаривали тщетно. Та пантера безответна.В гневе, — это нам заметно, а причины никакой.Мы все то же и сначала. Ничего не отвечала.«Я не знаю, — лишь сказала. — Дайте мне побыть одной».
Так мы с нею там сидели. Уговаривать нет цели.И напрасно там скорбели. Как душа тут быть должна?Мы лишь кротко прошептали: «Будь спокойна, без печали».Ей плодов каких-то дали, но не стала есть она.
Говорит Усен: «Кручины — не одна, а их дружины. —Все ушли: тот лик единый все их стер. Волшебный вид.Солнце этих щек достойно. Человеку непристойноИх лобзать. Кто видел, — знойно он в сто двадцать раз горит.
Коль милее дети глазу, да сразит господь их сразу». Верь не верь душой рассказу, были взяты в сеть сердца.Мы стонали, мы шептались. Этим видом услаждались.Чуть от дел освобождались, к ней, и смотрим без конца.
День прошел, и сумрак сходит. Ночь ушла, и день приходит. Речь со мной Усен заводит: «Повидать хочу царя. Как решишь ты в деле этом, — дар хочу снести с приветом». «В этом, — молвлю, — с божьим светом. Ты пойдешь к нему не зря».