Принесли наряд ей новый, благолепные покровы Вдоль сияющей основы многосветный самоцвет. А венец горел едино, из сплошного был рубина. Вся светилась как картина. Лучше этой розы нет.
Царь дает распоряженье, чтоб чертог ее был мленье,Златокрасное горенье. Где возлечь ей, там — закат. Этот царь самодержавный той царевне солнцеравной Зал назначил самый главный. Ослеплен ей каждый взгляд.
Стража там такого рода: девять евнухов у входа.Пировать царю угода, как прилично для царей. За златую ту — в замену дивный дар дает Усену. Трубы кличут через стену и литавры бьют слышней.
Затянулось пированье. Питию нет окончанья. Солнцедева всклик стенанья прежестокой шлет судьбе: «Ты безжалостна, ты злая. Для кого здесь без ума я? Что начну я, так сгорая? Погибать ли мне в борьбе?»
И опять она сказала: «Розу смять — в том смысла мало.Чтобы роза расцветала, неразумно смерть призвать.Тот, в ком разум зрит высоко, смерть не будет звать до срока.Напряги в темнотах око, пользы нет в них изнывать».
Кличет стражей: «Вы внемлите, и в рассудок свой войдите. По неверной здесь вас нити повели, не до судьбы. В том желанье властелина взять женой меня для сына. Мнит — уж вот добыча львина. Бьют литавры. Зов трубы.
Но не буду вам царицей, будь жених — хоть солнцелицый.Мне не здесь сиять денницей, путь ведет мой не туда. О другом скажите слово. От меня вам ждать иного. Не свершения такого. С вами жить? Да никогда.
Я убью себя, и верно. В сердце нож взойдет примерно. Царь казнит вас достоверно, и земной ваш краток час. Лучше вот что предложу я: клад под поясом ношу я. Клад возьмите, — да бегу я. А не то — беда на вас».
Самоцветы, что скрывала, с жемчугами отдавала. А чтоб не было им мало, — и рубиновый венец. И склоняла понемногу: «Дайте мне, молю, дорогу.Долг заплатите вы богу. Будет легким ваш конец».
У рабов глаза зардели. Клад великий, в самом деле.Царь? Забыть царя умели. Где там староста? Далек!Путь открыли несравненной. Через злато — воля пленной.Злато — корень, цвет — забвенный, ветка — дьявольский крючок.
Не дает отрады злато. Сердце жадностью объято,Но в богатстве не богато, и не может не хотеть.Притекает, утекает, в недовольство повергает, Гнет на душу налагает — дух не может возлететь.
Совершились договоры, и рабы идут как воры.Их недолги были сборы. Дал один ей свой покров.И прошли в другие двери. Главный зал был в полной мереПредан пьянству. Без потери месяц плыл средь облаков.
И рабы бежали с нею. Вот пред дверью пред моеюТень. Стучат. И я робею. Имя Фатьмы говорят. Я иду — и удивленье. Там она как привиденье. Не идет на приглашенье. У нее тревожный взгляд.
Молвит: «Тем, что даровала, — а богатства там немало, — Я себя высвобождала, выкупала из цепей. И к тебе придет награда. Больше быть мне здесь не надо.Дай коня лишь, — чтоб из ада ускакала поскорей».
Я послушна. Кто послушней? Быстро я иду конюшней.Конь оседлан. Конь воздушней ветра быстрого в степях. И она уж не томленье. Вся она есть озаренье. Солнца с Львом соединенье. Был напрасен труд мой. Ах!
Вот уж снова вечереет. Слух возник, и он густеет.Чу. Погоня подоспеет. Город в смуте, осажден.На допросе отвечаю: «Обыщите дом. Не знаю.Пред царями, коль скрываю, будет долг кровавый мой».
Обыскали все строенья. Нет следов исчезновенья.Нет ее. Полны смущенья. И в дворце веселья нет.Все оделись в цвет лиловый. Солнце было, свет наш новый.Солнце скрылось. Мрак суровый — там, где рдел нам солнца свет.
Я продлю повествованье, где теперь горит сиянье.Но сначала — указанье, отчего грозил мне тот.Ах, была его козою, и козлом он был со мною.Та жена полна виною, что себя не соблюдет.
В муже трусость — безрассудство, а в жене ее беспутство.Муж мой худ, в лице — паскудство. А красив был Шах-Нагир.И любились мы в любови, хоть не буду траур вдовий Я носить. Его бы крови выпить — это был бы пир.
Я как женщина болтала, как глупица рассказала.Как я солнце здесь скрывала, как она ушла лисой.Я раскрылась — он был дорог. Стал грозить мне недруг, ворог.О, без всяких оговорок: смерть его — мне быть живой.
Чуть во время разговора между нас возникнет ссора,Он грозил отмстить мне скоро. Как тебя я позвала,Я не знала, что он дома. Весть он шлет, — в ней звук мне грома.В сердце пала мне истома. Я тебя уж не ждала.
Осторожно отгласила. Не хотела — нужно было. Ты пришел. Мне стало мило, и восторг мне стал знаком.Оба вы сошлись здесь вместе. Слово гнева, голос чести.Возжелал он смертной мести, и не только языком.