И не будь убит тобою, весь исполнен мыслью злоюОн бы смерть послал за мною. Полон злобного огня,Он донес бы, царь бы гневный присудил мне рок плачевныйСъесть детей, и за царевной камнем в ад послал меня.
В боге пусть твоя награда будет пышною, как надо. От змеиного ты взгляда беззащитную упас. Уж не правит ныне мною рок с зловещею звездою. Враг смешался мой с землею. Больше нет змеиных глаз».
Автандил сказал: «Средь праха ворог твой. Не ведай страха.От единого он взмаха прочь из жизни унесен.Вот и в книге изреченье: злоба друга — очерненье.В ней тягчайшее паденье. Кто разумен, скрытен он.
Это сделано деянье. Бесполезно вспоминанье. Но продли повествованье про чудесную ее».Фатьма вновь заговорила. Слез опять текуча сила.«Солнцеравная, светила. Где же солнце то мое?»
36. Сказ Фатьмы к Автандилу, как взяли Каджи в полон Нэстан-Дарэджан
О судьба, ты вечно злою ложью схожа с сатаною. Ты измену кроешь мглою, — и ее рассмотрит кто? Вероломство — во врагине. Солнцесвет где прячешь ныне? Все здесь — зыбкий прах в пустыне, неустойчиво ничто.
Фатьма молвит: «Солнце скрылось, радость мира удалилась,Жизнь сама испепелилась, между пальцев разошлась. И во мне лишь огорченье, неустанно слез теченье, От бессменного мученья — без конца ручей из глаз.
Ненавистны дом и дети. Как одна была на свете. Чуть засну, дремота в сети завлечет, живу я сном., Сны о ней, всей ночью темной. А Усен мне, вероломный,Чужеверец стал бездомный, с ненавистнейшим лицом.
Жизнь все кажется плачевней. Раз иду я пред харчевней. Это дом убогих древний. Взор чуть смотрит из-под век. Вижу, дверь полуоткрыта. Мысль о ней. Душа убита. Про себя твержу сердито: «В клятве проклят человек».
Изнывает сердце в плаче. Вот приходит раб бродячий. Три товарища, как клячи, вместе с ним. Покров на них — Грубый хлопок. Накупили на копейку всякой гнили. И сидели, ели, пили. Смех меж ними не затих.
Наблюдала я за ними. Вот речами разбитными Всласть натешились. «Чужими мы сошлись здесь», — говорят. «Мы не знаем друг о друге, кто в каком кружился круге, Так расскажем, для услуги, кто что знает, все подряд».
Трое путников вначале рассказали все, что знали. Учит путь. Есть сказка в дали. Говорил последним раб: «Братья, вас я не обижу, коль жемчужины нанижу. Вы мне проса дали, вижу. Мой рассказ не будет слаб.
Раб я царский. Царь прекрасный. Каджи все ему подвластны. На него недуг опасный вдруг напал, и умер он. Помощь вдов, сирот подмога, друг всего был, что убого. Но его сестрою строго был порядок укреплен.
Дулярдухкт была сестрою. Стала всем она горою. Не обижена судьбою, но обижены ей все. Два племянника — ей дети. Росан, Родья — дети эти. А она, как царь в Каджэти. Звать — Могучая в красе.
Слух о смерти за морями шел, дошел, и узнан нами.Смерть сестры ее. И сами даже визири молчат.Мыслят: «Знать подвластным вредно, что угас тот лик бесследно.Рошак — раб. В боях победно он рабов построит ряд».
Рошак молвит: «Быть в кручине — что скитаться мне в пустыне.Нет, сберу рабов я ныне, и добыча вся — моя. Буду грабить и, богатым, буду вовремя с возвратом. С царской скорьбю и с закатом вместе быть сумею я».
К нам, любимцам, он с такою речью смелой и прямою: «Я иду, а вы — за мною». Взял сто избранных рабов. Днем набеги, днем мы грабим. Ночью зоркость не ослабим. В караванах душам рабьим пышный клад всегда готов.
Кто-то в ночь, равниной дикой, бродит строй наш многоликий.Вдруг мы видим, свет великий, он идет равниной той. «Солнце, что ли, заблудилось? С неба к праху опустилось? В нас смущение явилось, с напряженною мечтой.
Кто твердит: «Звезда дневная». А другие: «Золотая Там луна». Ряды ровняя, к свету мы идем в тот час. Видел близко я все это. Пред собою, а не где-то. Круг сомкнули мы. От света некий голос был до нас.
Словно бисером по нити, слово к слову: «Расскажите, Как зовут вас? Изъясните, кто вы? Я же весть несу. Гуляншаро в ясном свете кинув, путь держу в Каджэти». Круг сомкнули мы как сети, и увидели красу.
На коне была младая солнцесветлость золотая. В лике — молнии, блистая, озаряли все кругом. Чуть что скажет в назиданье, от зубов ее сиянье. И агат мягчит сверканье под ресницами — там гром.
Мы дивились этой встрече. Были нежны наши речи. Кудри падали на плечи. То не раб, не вестник был. То царевна, Рошак видит. Едет рядом, не обидит. Пусть в наш круг надежный внидет. Он ее не отпустил.
К ней повторно обращенье: «Кто ты? Дай нам изъясненье.Солнцесветлое горенье, ты тропой идешь какой? Озарительницей ночи». Но у ней лишь плачут очи. Больно видеть, свыше мочи, месяц, пожранный змеей.