В нем смущение велико. Тариэль сказал: «Владыка, Твоего достигши лика, сердце предал я судьбе. Я дивлюсь, как предо мною, слово молвил ты с хвалою. Автандил когда с тобою, кто же будет люб тебе?
Чую я в тебе томленье и, конечно, удивленье, В чем причина промедленья. Сядем здесь на этот луг. Тайну я тебе открою, почему он не со мною. Снизойди своей душою. Просьбу вымолвлю я вдруг».
Вот садятся властелины. Сонмом едут вкруг — дружины. Юный светит как рубины, все лицо озарено.Смехом, ликом, той игрою, он владеет всей толпою. Начал речью он такою, — как к зерну кладя зерно:
«Царь, хотел бы речью стройной усладить твой слух достойный,Но робею, беспокойный. Как молить тебя смогу? И о светлом молвить мне ли? Сам я темен, в самом деле. Только им лучи зардели, чрез него свечу, не лгу.
Ныне оба мы дерзаем вблизь прийти, и умоляем.Я был мукою терзаем, Автандил мне дал бальзам.Он забыл, что в боли равной, в муке тяжкой и отравнойБыл со мной он полноправный. Но не час быть в этом нам.
Утомлять тебя не стану. Излечи же в сердце рану. Длиться ты не дай изъяну. Он ее, она его, Оба любят. Пламень ярый пусть не множит в них удары. Дочь твоя, чьи сильны чары, будь супругой для него.
Сердце мрамор, сам гранитный, да пребудет с нею слитный. Вот с какой я челобитной». Тут платок на шею он Навязал, и преклонился, на колено становился. Словно школьником явился. Всяк был сильно удивлен.
Тариэля как сраженным и коленопреклоненным Царь, увидя, был смущенным, и далеко отступил. И явив ему почтенье, наземь пал: «От огорченья, — Молвил, — скрылось наслажденье, что в твоем я виде пил.
В ком же было б дерзновенье не свершить твое хотенье? Ни на миг во мне сомненья. Дочь хоть в рабство я отдам. Да свершится тотчас слово. Где бы ей искать другого? Где бы ей найти такого, хоть блуждай по небесам.
Видеть зятем Автандила радость мне, в нем свет и сила. Дочь уж царство получила. Ей приличествует трон. Цвет опал мой, цвет завялый. А она, с красой немалой, Дышит, светит розой алой. Будь же с нею счастлив он.
Если б ты раба супругом выбрал, только бы друг другом Были счастливы, — к услугам, я перечить бы не мог. Тщетно было бы боренье. Автандил же — вне сравненья. В этом богу восхваленье. Да войдет же он в чертог».
Слыша царские признанья, Тариэль, храня молчанье, Лик являет почитанья, наземь пал лицом своим. Воздает и царь почтенье. Каждый в сердце полон рвенья. Говорят благодаренья, и совсем не скучно им.
На коня Фридон скорее. Мчится, светлой вестью вея. Автандил заждался, млея. И к царю опять, вдвоем. Полон радости великой, но смущен перед владыкой, Преклонился лунноликий, светит дымчатым лучом.
Царь встает, его встречая. Витязь, лик платком скрывая И смущенно наклоняя, стал, как вешний куст в цвету. Цвет, подернутый туманом, солнце в туче над курганом. Но ничто, в гореньи рьяном, не сокроет красоту.
Кроткий царь его лобзает, лаской слезы осушает.Ноги старцу обнимает умягченный Автандил.Молвит царь: «Восстань, смущенье подави. Ты удаль рвеньяЛишь явил, и для служенья мне всю верность сохранил».
Все лицо его лобзая, говорит: «Горячка злаяЖгла и жгла, меня терзая. Поздно ты пришел с водой.Все же ты залил горенье. Завтра, лев, соединеньеС солнцем, ждущим расцвеченья. Поспеши к заре златой».
Ласку всю явив герою, усадил его с собою Царь. Над бывшей раньше мглою разожглась лазурь светло. Юный с царственным во встрече рады взорам, рады речи. Вон уж где оно, далече, то, что было и прошло.
Витязь молвит властелину: «В ожидании я стыну. На пресветлую картину нужно ль медлить нам взглянуть?Встретим солнце, — в утре этом золотым засветим светом.Кто идет зарей одетым, луч роняет он на путь».
Вот и блещут в солнцесвете, с Тариэлем, двое эти.Голиафы о привете тосковали, — с ними он. Что хотели, повстречали. Победили все печали. Не играя, меч качали, вынимая из ножен.
Царь сошел с коня. Ресницы чуть трепещут у царицы.Нежных щек ее зарницы светят как заря сама. В паланкине, из сиянья, от нее ему лобзанье. Он роняет восклицанья. Впрямь лишится он ума.
«Как хвалить мне солнце это? Приносительница лета.Мысль безумием одета, посмотрев на этот свет.Солнцелика, лунноясна, ты звездой горишь прекрасно. Мне смотреть теперь напрасно на фиалки, розоцвет».
Сладко млели в самом деле все, которые глядели На зарю в златом апреле. Этим видом взор пронзен. Но еще, ещё взирая, чуют — тихнет боль живая. Где не явится младая, к ней толпы со всех сторон.
На коней они садятся, к дому светлому стремятся.Семь планет, — их блеск сравняться с этим солнцем только мог.Красота без изъясненья. Тут их меркнет разуменье.Вот и в место назначенья, в царский прибыли чертог.