А вот Луша оживилась:
— А чего нам до полуночи ждать?
И приставив ладони ко рту, звонко закукарекала.
Крышка гроба разлетелась, как гнилая. Попадали обломки досок, разбив фонарь.
В воздух взвился сложенный пополам покойник и с хрустом обрушился на груду земли. Копша спиной вниз рухнула в яму и стала закапываться, ловко орудуя серпами. Дормидонт препятствовал, уклоняясь от лезвий, и тянул за сапог:
— Отдай! Мое! Пошла вон из домовины!
Сверху кружилась и верещала, ловя насекомых, летучая мышь.
— Да чтоб тебя! — подбежав, Луша швырнула в покойничка сумкой с вещдоками. — Там твои сапоги!
Скомандовала своим:
— Зарывай!
И стала толкать землю в могилу обломком доски.
Волк, развернувшись, рыл и швырял песок задними ногами. Василий бегал и суетился вокруг. Дормидонт в сторонке с кряхтением натягивал сапоги. Встал, притопнул:
— Как влитые! А подковка где⁈
Луша схватилась за щеки:
— Овраг! Ой, и как я могла забыть проверить показания тещи! Севериныч меня съест.
Да не съест, не съест, ткнулся ей в бедро башкой Василий. Не ест он девушек, особенно таких красивых. Крепкая да ладная, глазищи синие, коса ниже пояса.
А что она красивая, душой нисколько не покривил.
И умных Севериныч не ест!
Вот только посмей кто сказать, что она не умная…
Василий прямо тут обнял бы ее и заурчал, утешая, если бы не шустрый покойник. Услышав о теще, он метнулся в темноту:
— Я овраг проверю!
Луша оказалась шустрее и схватила Дормидонта за плечо, а волк перегородил дорогу и рыкнул, слегка обнажая зубы.
— Стоять! Затопчете там улики вконец.
Василий подумал, что упырь им попался неправильный. Нормальные зомби хромают, вытянув вперед руки с когтями, и зловеще надвигаются, утробно повторяя: «Мозги, мозги…» Вроде бы смешно, но когда смотришь или гамаешься ночью, жуть берет.
А этот… овечка луговая… собачка. Э, ромашка.
Или он с копшей намахался так, что вся ярость прошла? Хоть к ране теперь прикладывай?
Потому как Дормидонт не стал вырываться и в драку не полез. Пробурчал мрачно:
— Давай я сам схожу. Я вижу в темноте. А ты — нет. А в нашем овраге шею можно свернуть. Люди, оне ж хилые. Кой леший Зойку в овраг понес, пущай и днем?
Ну хвастун!
Хотя вон хтонь его вдвое сложила, подкинула да шмякнула, а Дормидонту как с гуся вода.
— Вместе пойдем!
Луша наклонилась над фонарем. Керосин не вылился — фонарь был устроен разумно, и фитиль зажегся с первого раза. Вот только стекла побило в труху. Луша шевельнула губами и пальцами свободной руки.
И на глазах ошеломленного Василия крупные и мелкие осколки стали собираться на место, становясь целым стеклом.
Все же ведьма, зевнул баюн и не испугался.
Нетерпеливо притоптывая и оглядываясь, Дормидонт повел их к оврагу. Тот был на краю кладбища, вполне в тех границах, которые ожившие покойники покидать не смели.
Из оврага тянуло затхлой плесенью и влагой, над ним дрожали, переплетаясь, ветки с черными в ночи листьями. Еще воняло трухой. Волк громко чихнул. А Василий передернулся, вспомнив тот овраг, которым убегал от Яги. Счастье, что падая не сломал ничего.
Дормидонт дернул вниз стремительно, пропадая из виду
— Стой! Куда⁈
Луша погналась, споткнулась и зацепилась о согнутое дерево: с омерзительной отстающей, мокрой и плесневелой корой. Василий почувствовал это, кидаясь, чтобы удержать. Ткань зацепившейся юбки выдержала. Зато гнилой сучок треснул, и они в обнимку, перекатываясь и треща валежником, покатились в овраг.
Следом трусил волк. В темноте он ориентировался свободно. Не хуже Дормидонта.
Фонарь Луша не выпустила. И растекшись мохнатой кляксой, Василий медленно соображал, а вот почему электрический не взять? Не изобрели еще? Или на батарейках экономят, поди навозись их из города?
Кап-кап, капали капли на морду коту. Василий глубоко вздохнул. И тоненько мяукнул, показывая, что живой.
Странная она. Нос расцарапала, а над ним плачет.
Глаза Лушины были близко-близко. Василий заглянул в них и окончательно пропал.
Луша ощупала баюна, проверив, нет ли повреждений. И сердито вытерла глаза. Гордая, не любит плакать.
— С приземленьицем вас, — ядовито поздравил Дормидонт.
Детектив не обратила внимания. Шагнула в заросли чернолесья, заплетенного хмелем и паутиной, держа фонарь в высоко поднятой руке. Отвела широкие, словно пальмовые листья, папоротники, и тут Дормидонт завизжал. Чуть погодя Василий понял, что это был рык ярости, но слабовато получилось. Связки, будь они неладны.
Василий громко чихнул, избывая испуг. Синеглазый волк предупреждающе зарычал.
— Звиняйте. Не сдержался. Вот оно все! — кипел Дормидонт. — С могилы моей. Все, что жена на грудок поставила. Кто ее позорил-разорил? Кто копшу призвал⁈ Теща-а!!!
Теперь уж упырь взревел по-настоящему и стал карабкаться по склону оврага. И кто сказал, что зомби движутся медленно?
— За ним!
Луша взмахнула фонарем, точно собиралась запустить им Дормидонту в спину, но упырь уже пропал в темноте. Оказалось, что за границами кладбища он тоже бегает весьма живо.
Как они не разбились на лесной дороге, возвращаясь на Выселки, Василий не представлял. Потому что не мог. Из него душу вытрясло на колдобинах проселка. И все мысли из головы заодно. Кроме той, что Луша водит потрясно. Аж трясет.
Вывалившись из коляски перед Дормидонтовой избой, он крепко стиснул челюсти, проверив, целы ли зубы. Сгреб в кучку лапы и только тогда стал ориентироваться в обстановке. И немедленно прижался к земле, а уши прижал к голове. Потому как оживший покойник со всей дури колотил граблями в родные двери.
— Зойка! Выходи! Я тя не боюсь!
Луша красивым, продуманным движением вырвала грабли у него из рук:
— Тихо! Дитенка разбудишь! — шепотом рявкнула Луша. — Ты где грабли взял?
За дверью тихо плакали.
— Анна! Это я, Луша! Откройте!
— Не могу! Меня заперли! А в окно не пролезла. И страшно! Там высоко.
— Так дверь ими припирали, — отозвался покойничек невпопад.
Луша скомандовала:
— Отойди!
Василий подумал, она выбьет дверь с ноги. Да и волк с любопытством облизывался. Но участковый детектив просто нажала на ручку и потянула дверь на себя. Та легко открылась. С порога вскочила Анна, в белой сорочке напоминающая привидение. И нет бы испугаться и заорать — так кинулась обнимать покойника.
Луша деликатно дала им минуту. И спросила:
— Кто вас запер?
— Мамка!
— А где она?
— Ушла.
Не выпуская руки покойника, Анна с тревогой взглянула на небо. По нему, величественный и сияющий, тянулся Млечный Путь. Вокруг крошевом были натрушены звезды. И небо вращалось вокруг точно вбитой в звездный свод Полярной звезды. Уже не раз Василий успел задуматься, что мир другой, а небо то же. Ну, насколько он вообще разбирался в астрономии. А разбирался не очень.
И успел удивиться, что Анне не противно трогать мертвого. Хотя… от Дормидонта тленом не пахло, вони разлагающейся плоти тоже не было. Странные у них тут покойнички. Конечно, Василий знал, что упавшее в болото не гниет. Но для этого оно должно там сотню или больше лет пролежать, а не два дня.
Всхлип Аннушки отвлек его от рассуждений:
— Домой тебе, в домовину надо, — подтолкнула Анна покойного мужа. — До полуночи всего ничего.
— А теща? — уперся тот. — В овраг все, чем ты могилку мою убрала, покидала! И ручничок твой вышитый, и свечки, и горшки с цветами, и венки. Все разорила, чтобы копщу приманить.
— Так может, это не она? — в голосе Анны прозвучала неуверенность.
— Так кому ж еще⁈ Колька на кладбище ни ногой ни днем ни ночью, ни тверезый ни пьяный. Галя, ну…
Дормидонт опустился, скрипнув коленями, и прижал к лицу руку жены: