— Натоптанной дорогой, какой царевичи с Ваньками идут, ты не ходи, — поучала бабка Кощея. — Выбери тропку неторную, затравелую. И потихоньку-полегоньку до золотых хором дойдешь. В ворота не колоти, приотвори створку правую да в щель пролезай. Не толстяк, не застрянешь.
Яга фыркнула.
— Будут сперва девки-чернавки вдоль коридора на кроватях почивать. Не заглядывайся на них больше пяти минут. И уж не трогай тем более. А то проснутся — глаза тебе выцарапают. В сад зайдешь. Там деревья особенные: одна ветка серебряная, другая золотая. Их касаться не вздумай. Зазвенят — беды не оберешься. Набежит стража и открутит тебе голову. А что не открутит — в погреба закует. И если воды тебе двенадцать ведер какой дурак не подаст — там и высохнешь, как щепка, — поучала Яга. — А спустись к срубу под ракитовым кустом — отражению волшебного колодца, где ты Лушку в плен взял, — и сорви там разрыв-травы.
— Чего?
— Кубышкин корень, — бабка постучала себя по лбу, отмечая интеллектуальный уровень Кощея. — Стукнешь им по камню — пещера откроется. Иди храбро мимо стражей до подземного озера. А дальше по воде…
Кощей как-то нехорошо молчал. Потом коротко бросил:
— Дальше я знаю.
— Целовать ее не вздумай! — бросила бабка вдогон. — Или все колдовство прахом пойдет!
Глава 18
Видимо, вот так же выглядела гробница китайского императора Шихуанди. Узкий лаз, за ним пещера с испарениями ртутного озера. Посреди озера плавающая гробница, а вдоль серых ноздреватых стен пещеры бесконечными рядами — терракотовое войско личной гвардии императора. В одинаковых доспехах, шлемах, с луками и мечами. Ждущее сигнала к пробуждению.
Разница в том, что это войско не было глиняным. И спало волшебным сном.
Василий ступал бесшумно — как умеют только коты. Флагом подняв над собою хвост, чтобы даже случайно не задеть кого-то из спящих воинов под носом — а то расчихаются и проснутся.
Он надеялся только, что ни у кого из них нет аллергии на кошек. А то ведь точно расчихаются.
Хотя вроде народ в этих краях здоровый.
«Какой здоровый? — перебил он себя. — В каких краях? Это же Навь, поголовно мертвецы…» Хотя последнее не исключает аллергии.
Вот Луша-то определенно жива. Она спит. Она просто спит.
Это все Кощей, подумал Василий, и шерсть на загривке встала от злости дыбом, хвост распушился, а когти лязгнули, оставляя на полу пещеры белые, глубокие полосы.
Фу-ух, выдохнул Василий, оглянувшись. Вроде никто не просыпается.
Свинцовые воды волшебного озера с шумом и плеском подступили к ногам. Баюн отпрыгнул.
Побегал туда-сюда в поисках плавсредства. И вспомнил о волшебном топоре.
Василиса приложила к нему инструкцию-заклинание. И когда Василий, помогая себе когтями и зубами, развернул непокорный пергамент, не представляя, сможет ли озвучить — волшебство киселя сходило на нет, — цветные буквы прыгнули в воздух и произнесли:
— Тяп-ляп, построй нам корабль!
Полегчавший узел на волчьей спине забился, оттуда выскочил топор-самосек. Сбросил чехол, заметался в поисках материала. И на глазах ошеломленных свидетелей стал вырубать ладную лодочку с веслами, изогнутым носом и широкой кормой. Напоследок топор легким движением изобразил на ней пару розочек и улегся на берегу.
Волк, упершись в корму передними лапами и отпинываясь от берега задними, поднатужился, чтобы столкнуть лодочку на воду. Баюн сделал то же самое.
Песок заскрипел, корни отряхнулись, а плавсредство закачалось на воде.
Василий недоумевал, как же они управятся с веслами, но едва вместе с волком оказался в лодке — те стали грести самостоятельно, точно кроме мохнатых спасателей в лодке был еще и один невидимый сотрудник ОСВОДа.
Вода журчала, лодка шустро бежала, ветер дул, бросая на мохнатые шкурки брызги. Баюн, как и любой кот, не выносящий воды, свернулся на дне, прикрываясь от капель волком. Тот ворчал, но не препятствовал.
А остров Буян вставал впереди, и почти весь его занимала беседка с изящно загнутыми углами крыши. На углах болтались под ветром цветные фонарики. Свет падал на свинцовую воду, раскрашивая ее яркими цветными полосами.
Уткнувшись во влажный деревянный причал, лодка остановилась, и пассажиры выпрыгнули на берег.
Над беседкой в крыше пещеры был пролом с ясно-синим небом. И туда, поскрипывая и шелестя листвой, тянулось сучьями великое морщинистое древо Игдрасиль. Только не ясень, а дуб. Белки игрались в ветвях, кроты рылись под корнями, а желуди, падая, стучали по крыше беседки, как ровный летний дождь. Один такой подкатился Василию под ноги, заставив его отпрыгнуть.
А волк уже оббегал решетчатые стены в поисках входа.
Двери здесь не запирали, их вовсе не было. Внутри на лаковом полу стояли столик темного дерева и отполированная скамейка. Несколько решетчатых ширм перегораживали дорогу, делая скудное пространство сложнее. Но волку сложности не нравились, и он просто сбил эти конструкции широкой грудью. И остановился, облизывая свесившуюся с ложа Лушину кисть.
Девушка слабо шевельнулась, не просыпаясь.
Лапы Василия ослабели. Он присел рядом, выдохнув:
— Жива…
— Целуй, жених, — моргнул синими глазищами волк. Василию хотелось его стукнуть, но не хотелось терять времени. С поцелуями в кошачьем обличье было как-то не очень, и тогда он вспомнил о ежиной иголке, спрятанной на дне узелка. Приловчившись, сунул ее в рот и ткнул Лушу кончиком между большим и указательным пальцами. Вроде и не сильно ткнул. Но выступила кровь.
Луша резко села. Зазвенела, протекла облекающая ее кольчуга.
— Ах ты зараза кошачья! — она вскочила. Но ослабела после долгого сна. Ноги в серебристых сапогах разъехались, и Луша уселась на ложе снова, облизывая ранку. И свободной рукой швыряя латной перчаткой в баюна.
Василий на автомате уклонился, поднял глаза и — увидел то, что не заметил раньше.
Из крыши беседки вырастал не простой дуб, пусть там себе величественный и высокий, как Мировое Древо. На дубе, прикрученный цепями к самому крепкому суку, висел сундук.
Божечки-кошечки, подумал Василий, неужто это тот самый, в котором кощеева смерть? В сундуке заяц, в зайце… Ну и лопухнулась баба Яга!
Одним скоком он запрыгнул на крышу беседки, вторым — на сук, и там застрял. Во-первых, потому что боялся высоты — баюн даже зажмурился от страха и поджался, впиваясь когтями в дубовый сук. Ну а во-вторых, он не представлял, как открыть пудовый замок, висящий на сундуке. Ну не болтался рядом ключ на гвоздике! И отмычками Василий справиться не сумел бы, даже если бы они у него были.
Думай голова, поторапливал себя баюн, соображай, шляпу куплю! Может, спеть? Замок расслабится, цепи лопнут…
Внутренний хохот сделал оковы страха слабее. Василий распахнул глазищи и не раздумывая прыгнул на сундук. Тот закачался. Василий снова выпустил когти. Так и до подушечек их сточить недолго, и что тогда? Цепи покачались еще немного и остановились. Василий нежно опустился на брюхо и пополз едва ли не по миллиметру, чтобы сундук не раскачался снова, а блюл динамическое равновесие.
В результате пышный хвост Василия свисал по заднюю его сторону, мохнатое тело расплющилось на крышке, а голова с передними лапами аккуратно переваливалась вниз: так, чтобы баюну была видна замочная скважина. От цепей или от замка пахло ржавым железом. Василий чихнул, сундук закачался. Пришлось опять вонзать в него когти и пережидать, пока успокоится. А после осторожно-осторожно запускать в замочную скважину коготь и копаться там, дожидаясь заветного щелчка.
Он даже вниз не смотрел, а смотрели на него с надеждой в глазах. Прекрасное Лушино лицо и морда волка были обращены наверх, они даже почти не дышали. Волк забыл, что свесил язык, Луша звенела латными рукавицами.
Замок поддался, дужка отпала. Василий выдохнул и забывшись подпрыгнул от счастья: