Вступление
Кто создателем вселенной был всесильно-всемогущим
И с небес дыханье жизни даровал всем тварям сущим,
Одарил земным нас миром многообразно цветущим, -
От него ж цари с их ликом, одному ему присущим.
Образ тел во всей вселенной создал ты, единый бог,
Будь защитой мне, чтоб мощью сатану попрать я мог!
Дай мне пыл миджнура, чтобы он меня до смерти жег,
Облегчи грехи, что к небу мы уносим в твой чертог!
Льва, который с честью носит и копье и меч Тамары -
Лалом щек и светом взоров солнцу блещущему пары,
Я ль дерзну прославить песней, хоть не жду за это кары?
Сладость высшую вкушает, кто узрел героя чары.
Воспоём Тамар-царицу, кровь слезя потоком красным,
Я и раньше пел ей гимны, стих ведя путям по разным.
Глаз-озер писал я чернью и пером, как стан, прекрасным.
Песнь моя вонзится в сердце копнем сердцеобразным.
Должен я, для песнопенья выбрав самый нежный лад,
Восхвалить ресницы, брови, губы, косы как агат,
И зубов хрусталь граненый, дивно выстроенных в ряд.
Твердый камень раздробляет и свинцовый мягкий млат!
Мастерство, язык и чувство мне нужны в моем твореньи.
Дай мне силы, дай поддержку, ты, мой разум, ты, мой гений!
Тариэля мы поддержим красотою песнопений.
Помощь трем героям звездным в их взаимном будет рвеньи.
Чтоб оплакать Тариэля, слез поток безбрежный нужен,
Ибо кто из порожденных был ему подобным мужем?
Я, Руствели, спел стихами, сердцем раненым с ним дружен,
То, что было лишь сказаньем, а отныне - цепь жемчужин.
Я, Руствели, от того и спел искусно песнь свою,
Что я той, что правит ратью, жизнь, безумец, отдаю.
Изнемог я, но миджнуру исцеленья нет.
Молю Исцелить меня любовью иль могилу рыть мою.
Этот дивный сказ, что ныне переделан в песнопенъя,
Что как жемчуг самородный возлелеют поколенья,
Я нашел и, спев стихами, создал повод для сомненья.
Дум моих царицы чары пусть восполнят украшенья.
Ослепленные лучами очи снова жаждут их.
Вот миджнуром стало сердце, - не спастись в полях глухих.
Кто ж заступник? Плоть сгорела. Так вели ж, чтоб дух утих!
Порывается наружу трех ладов хвалебный стих.
Будь судьбой доволен каждый, чем бы кто ни удостоен!
Долг трудящихся - трудиться. Храбрецом да будет воин.
А миджнур, призванью верный, пусть в любви пребудет зноен,
Не судя других миджнуров, пред чужим судом спокоен.
Стихотворство изначально - отрасль мудрости одна, -
В ней божественных напевов сладость внемлющим дана,
Но и здесь способный слушать насладится им сполна;
Длинный сказ поведать кратко - этим песня нам ценна.
Кто лишь раз иль два случайно рифму сплел, тот не поэт.
Пусть не мнит себя поэтом! С мастерством тут сходства нет.
Строки раз-другой он свяжет, а стиха в них нет примет.
Все ж кричит с упорством мула: «Вот поэзии расцвет!»
Скакуна проверить может путь широкий без преград,
В мяч играющих - арена, где ясны и взмах и взгляд,
А поэта - стих протяжный, где б он мог пойти назад,
Если сила слов иссякнет и в стихах ослабнет лад.
Полюбуйтесь стихотворцем и его шаири строем
В миг, как, речь родную спутав, стих слагая с перебоем,
Не сомнет он хода мысли, а отступит только с боем
И, взмахнув чоганом ловко, вновь сумеет стать героем!
Есть другие стихотворцы: куцый стих - вот их отличье.
Грудь пронзить нам совершенством не позволит их обычай.
Я сравнил бы их с юнцами, что погнались за добычей,
И, не сбив большого зверя, все ж гордятся мелкой дичью.
Третий вид стихов пригоден для веселых песнопений,
Для пиров, забав любовных и шутливых поношений.
Нас развлечь и это может, только в ясном изложеньи.
Но поэт лишь тот, кто пишет в неизбывном вдохновеньи.
О любви, об изначальной, в высь к идеям восходящей,
Не сказать словами. Слово здесь приводит к скорби вящей.
Хоть любовь и одаряет страстью, выспренне парящей,
Не снести ее страданий и душе страстотерпящей,
Той любви постигнуть тайну мудрецов бессилен гений,
Истощается здесь слово, не хватает песнопений.
Я воспел лишь плоть земную, красоту ее влечений,
Не распутных, а томящих жаждой высших вожделений-.