И слово «измена» стало гулять по Москве и больно хлестнуло по самолюбию всех Вельяминовых, особенно Микулы, женатого на родной сестре жены Дмитрия Ивановича. Вельяминовы поспешили откреститься от предателя. И московский князь их искренние раскаяния принял, даже взял в воеводы на Вожу брата покойного тысяцкого Тимофея Васильевича, окольничего.
Но прознавшие тайну подмены свадебного пояса (были такие - шила в мешке не утаишь) говорили: «Дмитрий мстит Вельяминовым за то, что во время свадьбы в Коломне они подменили золотой пояс».
Сразу же за затмением солнца, происшедшим в воскресный день, 29 июля, Тверь Москве войну объявила. Вот тут-то московский князь и увидел плоды своих усилий по объединению, пусть пока неполному, княжеских вотчин перед лицом общего врага. Возмутились разом и Великий Новгород, и Нижний, и Рязань, несмотря на то что Дмитрий с Олегом Рязанским в розмирье находились… К Москве, а затем и к Волоку Ламскому, где решили проводить ратные сборы, отовсюду стали стекаться полки. Из Нижнего и Суздаля пришел сам Дмитрий Константинович, отец жены великого князя, со своим сыном Семеном, городецкий полк привел Борис Константинович, ростовский - сразу три князя: уже в годах Андрей Федорович, Василий и Андрей Константиновичи, прискакали из Ярославля с дружиной Роман и Василий Васильевичи, приехали моложский князь Федор Михайлович и стародубский Андрей Федорович. А там подоспели из дальнего Белозерья князь Федор Романович, смоленский Иван Васильевич, брянский Роман Михайлович и еще князья с ратями поменьше - Семен Константинович Оболенский, Роман Семенович Новосильский, тарусский вотчич Иван Константинович… Эти сборы показали не только доброе отношение к Дмитрию Ивановичу и желание наказать гордеца, не по праву замахнувшегося на великое княжение, но и великую силу, выступающую уже против воли Орды… Такого еще не было!..
Из Волока Ламского вел полки плечом к плечу с Дмитрием Ивановичем князь Владимир Андреевич. С ним был и Василий Кашинский, которого надлежало восстановить на уделе, отнятом у него Михаилом Тверским.
Вскоре полки достигли Волги, и ратники приступили к осаде.
Тверичане бились с утра до ночи, гасили огонь, коим Дмитрий Иванович поджигал город, изнывали от нехватки пищи и воды, умирали, но не сдавались. Они были верны Михаилу до конца.
После трех недель осады, видя безысходность своего положения, некоторые люди шли к Волге и с пением молебнов топились.
Владимир Андреевич, Василий Кашинский и Дмитрий Иванович, глядя на пожары в городе, изумлялись мужеству тверичан.
- Брат, - сказал Владимир, - верность их своему князю велика…
- Это верность соколят в своем гнезде отцу-соколу, - добавил Василий Кашинский.
- Друзья, а разве вы не так верны мне? - вопросом ответил им великий князь.
И всем стало как-то неловко от этих слов…
Жестокость была частью тогдашнего военного искусства. И это не осуждалось, ибо, приходя к Москве, тверичане вели себя так же. Видевший не раз огни пожаров, Владимир Андреевич обратился к брату:
- Дмитрий, я предлагаю построить через Волгу два моста: один выше города, другой ниже реки Тьмаки. Тогда мы сможем осадить Тверь сразу с двух сторон…
Но и без этого город пылал; стены его уже были черны от копоти, а когда сводные полки Дмитрия только подошли, то эти стены, возведенные из глины, белели известью.
Некоторые из осаждающих, бывавшие в Орде, кричали:
- Эй, подкумызники, вы себя огородили такой же стеной, как в Сарае… Погоди, мы еще и до Сарая доберемся, как до вас…
- Кто это там до Сарая хочет добраться? - неодобрительно спросил великий князь.
- Да, небось, ушкуйники новгородские… Только что прибыли нам на подмогу, - сказал Владимир Серпуховской.
- Ну им не впервой на Волге разбойничать. Но сейчас нам не след такие шуточки отпускать по адресу золотоордынского хана…
Владимир послал Кашинского заткнуть рот шутникам. Князь Василий выявил особо рьяных и собственноручно отхлестал плеткой.
После возведения мостов москвичи пошли на новый приступ, но и тогда не преодолели городских стен.
Наконец не выдержал сам Михаил Тверской, видя страшное избиение своих подданных. Он пришел в келью к своему епископу Евфимию и сказал:
- Владыка, ты видишь, что уже бессмысленно сопротивляться… Выходи завтра во главе челобитчиков за ворота с просьбой к Дмитрию Ивановичу и его брату Владимиру Андреевичу о мире и милости…
я рад принятому тобою решению. Мы же не какие-нибудь татары, и вера у нас одна - христианская.
Всего год как был поставлен на тверскую епископию Евфимий митрополитом Алексием. Он не мог пока обуздывать честолюбие своего князя, но обрадовался его решению.
- Хорошо, княже, я возглавлю посольство и все сделаю для того, чтобы московские князья не отвергли предложение мира.
Не напрасно все время рядом с князьями Дмитрием и Владимиром находился Василий Кашинский, рьяно исполняя все их приказания. Они потребовали для него у Михаила отнятый удел Кашино. И дань ордынскую Михаилу с князя Василия не требовать впредь, это дело великого московского князя. «А имеешь его обидети, нам его от тебе боронити». «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одного пойти на них».
И в знак обоюдного согласия и ненарушения обязательств все целовали крест…
Сидевший в Орде Иван Вельяминов понял, что теперь на князя Тверского надежды нет. И тогда пошел он на прямую измену: послал попа с зелием, чтобы отравить Дмитрия Ивановича. Этого попа поймал Даниил Пронский и сопроводил в Москву. Под пытками тот во всем сознался.
Но надо было изловить и самого гордеца. Летописцы не рассказывают детали поимки Ивана, но пишут некоторые историки, что выманил его из Орды хитростью Владимир Андреевич в свой Серпухов. Здесь Иван Вельяминов был закован в колодки, привезен в Москву, а затем приговорен к казни… Летописец назвал не только день, но и час её исполнения.
«Месяца августа в 30 день во вторник до обеда в 4 часа дни казнен бысть мечем тысецкий сын Иван Васильевич на Кучкове поле у града Москвы повелением великого князя Дмитрия Ивановича».
На Кучковом поле возле одинокой сосны собралось множество народу. Толпы перепугали скопу, сидящую на дереве. Она громко, пронзительно кричала и тяжело била крыльями…
Глава 6. ДАНИИЛ ПРОНСКИЙ
Эмир Бегич хорошо знал на Рясском поле все перелазы, поэтому, переходя через них, потерял в болотных озерах лишь семь всадников вместе с лошадьми.
Число семь даже ободрило Бегича, он считал его счастливым, пусть это и гибель богатуров…
В своей юрте эмир собирал всегда только шесть лучших советников-мурз: Ковергу, Карабулака, Кострюка, Карахана, Козыбая и Булата. Вместе с ним они составляли на совете священное число семь.
Мурзы, правда, были намного моложе своего повелителя, но тоже являлись опытными воителями, хорошо знали, каким путем ходить на Рязань и Пронск.
«Неужели Мамай, ставший великим ханом на моих глазах и не без моей помощи, считает меня стариком и уже не во всем доверяет, посылая в походы молодых?.. Нет, нет! - протестовала душа Бегича. - Доверил же он мне этот поход… Молодые мурзы доходили лишь до Рязани, а мне Мамай сказал так: «Если сможешь, иди на Москву… Накажи зарвавшегося князя, улусника моего. Он спалил Тверь, а того, кому я дал ярлык на великое княжение, сделал ягненком и поместил в ясли для новорожденных телят… Вельямину отрубил, как цыпленку, голову… И дань стал задерживать, пес!..»
Из леса, окаймлявшего Рясское поле, выехали ночью. На вершинах холмов Бегич увидел в свете яркой луны темные силуэты волков. Звери выли, задрав головы. От этой картины эмир поежился, хотя испугать его чем-то было трудно.
Он опасался за свои обозы с женщинами и детьми, так как они оказались на просматриваемой равнине. Кибитки, запряженные лошадьми и мулами, скрипели на огромных колесах, где находятся его жены и наложницы. Хотя он и стар, но женщинам на него как на мужчину еще обижаться нельзя… Правда, было время, когда он брал красивую полонянку прямо на земле, под звездным небом, постелив попону…