- Что же я должен сделать, Аленушка, чтобы ты полюбила меня?
- Не полюблю. Отпусти меня… Вот прямо из этого терема, без коня, пешком, через лес пойду.
- И будешь искать Карпа?
- Буду, княже…
- А если я прикажу раздеть тебя? Положу в постель и снасильничаю?
- Ты прикажи, я сама разденусь и сама лягу. Только не знаю, что из этого получится. Ты, наверное, с пленницами так был, много ли они тебе удовольствия приносили?.. Без любви-то…
- Хорошо, отпускаю тебя… Свидимся ли когда, не знаю. И передай Карпу своему, пусть ни о чем не думает, не пострадает он от власти моей…
- Благодарствую, княже» - Алена шагнула вперед, поймала руку Серпуховского, хотела поцеловать.
- Ну, ну, вот этого не надо. Завтра я прикажу найти Стыря, он отвезет тебя на сторожу к Попову и сдаст на руки Карпу Олексину. А уж ему далее решать… Если жениться захочет, передашь ему вот этот кошель. Пусть домом обзаводится на московском подоле. Ну, чего уставилась - иди спать. А то передумаю.
Когда Алена наутро вместе со Стырем отъехала от Балчуга, то спросила:
- Игнатий, а не передумал бы он?
- Нет. Дважды Владимир Андреевич не повторяет, что решил, то единожды.
- Теперь я понимаю, почему люди любят его… - задумчиво проговорила Алена.
- Не тронул он тебя? - бесцеремонно спросил Стырь.
- Если бы захотел, отдалась бы, - усмехнулась Алена. - Но сказала - оттого, что возьмешь меня, хорошо не будет. Без любви-то все равно, что с рабынями… Тебя приказал разыскать, чтобы везти к Карпу. Боюсь, что он не поверит.
- Поверит, сердце подскажет. А хошь, я скажу.
- Глупые вы, мужики… Ты что со свечой стоял?.. Или в щелку подсматривал?..
- А Олексин тебя тут разыскивал. Приехал в Москву, да мы его с Васькой Тупиком уговорили вернуться в сторожу. Ежели схватили бы, не только его одного наказали, но и дядьку Попова, который отпустил. Опять строгие времена грядут. Говорят, Тохтамыш уже на полпути к Москве…
- Господи, когда же они уймутся?! Ни мужикам, ни бабам нет никакого роздыху…
Лошади уже въезжали в лес Рясско-Рановской засеки. Пошел снег - крупный, мокрыми хлопьями; он быстро залепил морды коней и сделал из всадников снежных истуканов - хорошо, что до сторожи Попова оставалось недалеко.
Говорить уже нельзя было - снег забивал рты, молча доехали.
Алене Карп поверил во всем и сразу. Справили свадьбу, посаженным отцом был Андрей Попов. На деньги князя купили дом по соседству с домом Игнатия, только чуть похуже, чем у десятского.
По просьбе Стыря Олексина зачислили в дружину князя Владимира Андреевича. Серпуховской, узнав, как вел себя Карп по отношению к Алене, рад был иметь в дружине смелого и чистого душой человека.
Глава 17. КИПРИАН
В народе говорят метко. О Киприане, назначенном митрополитом на Русь еще в 1378 году после смерти святителя Алексия, но не утвержденном высшими иерархами Константинополя, говорили так: «Куприян - из каковских стран?» Знали, что этот человек тяготел к литовской вере, и к православию душа его не лежала.
В связи с этим вспомним еще раз о том, как Дмитрий Иванович, вернувшийся однажды из Троицкой обители, узнал, что его первенец Василий потешной сабелькой поросенка митрополита порешил. Опечаленный, что не уговорил игумена Сергия стать духовным правителем Руси, Дмитрий и любимой жене Евдокии, пожалевшей Киприана, высказал тогда нелестные слова. Мол, нынешний митрополит плохо радеет за Русь, на неё уже ордынский змий Мамай зубы точит, а его-то уже потешной сабелькой не зарубишь. Обиделся великий московский князь на троицкого игумена, что не взял бразды митрополичьего правления в свои руки. А его-то в Царьграде знали, и утвердили бы без всякой проволочки. Но в душе все же Дмитрий Иванович отца Сергия оправдал, понимая, что предназначение Преподобного иное…
Великий князь любил повторять, что Русь - это журавушка с двумя крылами; крылья её с одной стороны поддерживает княжеская власть и народ, а с другой - духовная власть. После смерти митрополита Алексия многим казалось, что Русь летит как бы на одном крыле: вот почему тогда еще неофициально выбранного митрополита Киприана в гневе Дмитрий Иванович обозвал зажиревшим боровом…
Наступил 1381 год. Уже три года прошло со смерти Алексия-радетеля, а на Руси все не было утвержденного Царьградом духовного наставника; пробовали в этот сан возвести с позволения Дмитрия, теперь уже Донского, его духовного отца Михаила-Митяя и уже послали рукоположиться в Константинополь, да противники недалеко от православной столицы не то удавили его, не то уморили… так и был похоронен Михаил-Митяй в самом Царьграде.
Претендовал стать митрополитом отец Пимен. Но Дмитрию Ивановичу доложили, что, живя в Царьграде, он от имени великого князя самолично влез в огромные долги. А пока шли выяснения да разборки, Киприан уехал из Москвы в Киев.
Все это стало надоедать Дмитрию Ивановичу, так как в круг митрополичьего дела стали вовлекаться мошенники разных мастей. Великий князь, в конце концов, принял решение - утвердить в этом чине назначенного ранее Киприана.
Вызвал к себе Дмитрий Иванович своего духовника игумена Федора, которого взял вместо уморенного в Царьграде Михаила-Митяя, и спросил:
- Отче, не считаешь ли, что дело с возведением в сан митрополита затянулось? А это ведь вызывает брожение в умах не только знатных людей, но и простых?
- Давно тянется, - кивнул прямолинейный и честный отец Федор.
- А что там Киприан? Не плетет он противу нас паутину?..
- Сын мой, Киприан сильно обиделся. Но мне достоверно известно, что сейчас он изменился к лучшему и много трудится в пользу православия среди литовцев. Да и после Куликовской битвы отношения с Литвой получшели - Андрей Ольгердович вернулся на свой стол в Полоцк, и с Ягайлом наметилось у нас мирное согласное соседство.
- Отче, тогда вызывай Киприана из Киева, будем сажать его митрополитом…
В праздничный весенний день 1381 года Киприан в сопровождении многочисленных иерархов церкви в нарядных колясках торжественно въехал в Москву. Такому обстоятельству можно было бы не придавать особенного значения, если бы все это совершалось по воле Константинополя. Но отныне брало верх право иметь Руси своих, русских митрополитов, не насаждаемых Царьградом. Эта борьба не была прихотью; вопрос о церковной самостоятельности Руси объективно сопрягался с вопросом о её государственной самостоятельности.
Как раз этому всегда придавал огромное значение святитель Алексий - только русский, по его мнению, духовный наставник способен был объединить своих же русских на общую борьбу, будь то борьба против Литвы или Орды.
Было очень важно и своевременно устроить и укрепить духовное руководство Русью, ибо новая Орда снова стояла на пороге, а среди князей уже опять пошли междоусобицы.
Олег Рязанский за помощь в Куликовской битве снова требовал Коломну, неугомонный Михаил Тверской засматривался в сторону нового хана Тохтамыша. Непонятно вел себя и брат Владимир Андреевич: на день объявился в Москве со своей дружиной, прихватив Семена Мелика, и укатил (на этот раз точно!) в Серпухов.
Как жить дальше?! Кругом разорение, битва с Мамаем унесла не только много жизней, но и помешала убрать урожай. Правда, простой народ напрягает все силы: ничего не просит, понимает, какую пережили ужасную беду.
Но ведь грядет новая битва…
Тохтамыш сидел в просторной сарайской юрте Мамая, верх которой был украшен золотым полумесяцем, с дорогими персидскими коврами, на которых лежали подушки с шелковыми разноцветными китайскими покрывалами.
Из двух ближайших мурз здесь находился сейчас лишь один - Джаммай, другого - Кутлукая - уже давно съели крысы. Вместо Даны-Бике, напудренной и похожей на куклу, теперь у трона повелителя сидела молоденькая ханша, привезенная из Китая.