Черт, черт и еще раз черт! Так обломаться… А я ведь поверил! Повелся, как последний лох! Друзьями считал. А они меня… И Чичка тоже хороша. В то, что мужчина мог бы не обратить внимания на руки, я еще смог бы поверить. Но что этот нюанс проглядела женщина… Увольте, дураков нет. Только что закончились. Нет, правильно я сделал, что ушел… Уходимец, блин…
— Сам-то как тут оказался? — спросил у монашка, чтоб сменить тему, одновременно продолжая бороться с узлом на горловине котомки. — Подаяние собираешь или по другой надобности?
— Сбежал я из монастыря, — опустил голову тот.
А вот и товарищ по несчастью образовался. Не одного меня, значит, судьба по свету гонит, как перекати-поле.
— Надоело поститься?.. Ничего, братец. Сейчас подхарчимся за счет разбойничков. На год вперед отъешься.
— Что голод?! — вскинулся тот. Вроде даже обиделся. — Я привычный. С детства досыта не едал. Обрыдло… Года уходят, а толку от меня никакого. Ни себе, ни людям. Вот я и решил дело доброе совершить. Во славу Господа нашего. Как апостолы или великомученики.
Парню, видимо, давно хотелось выговориться, да только собеседник стоящий никак не попадался. Даже на исповеди приходилось молчать, чтоб не выдать себя. Вот и спешил, торопился излить на меня сейчас все свои потаенные мысли, словно плотину прорвало. А мне что? Пускай. Ромку иной раз, после неудачного свидания, на такой поток философии пробивало — никакая дамба не выдержит. А я терпел и поддакивал. Так что и откровения мальца как-нибудь осилю.
— Сколько себя помню, только и видел, что сад, поле да огород. Изредка, если игумен был в благом расположении духа — коровник посылали чистить.
— Это награда? Навоз убирать? — не сдержал я искреннего недоумения.
— Вот и видно, ваша милость, что вы нужды не знаете… — вздохнул монашек. — В хлеву тепло. А как стемнеет, можно в сено зарыться и поспать, если ко всенощной искать не станут. Но и это еще не самое важное. Главное — молоко… — паренек даже губами причмокнул. — Улучил момент, когда никто не смотрит, и соси вымя, сколько успеешь. Коровы-то раздоенные, не брыкаются.
Факт, о таком преимуществе работника скотного двора над полевыми рабочими я бы ни в жизнь не догадался. И не только из-за «благородства кровей», а потому что и молоко, и овощи в магазине покупать привык. А не добывать по месту производства или произрастания. Но кто ж готов с ходу признаться, что чего-то недопонимает?
— Обо мне после поговорим… Вернемся к твоим делам.
— Как будет угодно вашей милости, — не возражал Митрофан. — Как закончили прополку, так я в бега и подался. И время теплое, и искать дольше не станут. А когда хватятся, так за мной и след простынет. Ищи-свищи…
— Разумно… — Узел вроде наконец-то стал поддаваться. Затягивали под нож, или пальцы мои, вопреки замечанию монашка, так загрубели? — Ну а сам подвиг в чем? Какое деяние ты свершить намерен?
— Решил я свет Слова божьего Людоеду-разбойнику принести… — немного конфузясь, ответил Митрофан. — Столько бед он творит в нашей округе, а остановить его некому.
— И ты решил вернуть его на путь истинный?
— Да! — вскочил монашек. — Неужто моя вера недостаточно сильна?! Великомученики с крестом в руке безбоязненно входили в клетку с дикими зверями…
— За что львы и тигры были им весьма благодарны… Оп-па! Наконец-то! А ну-ка, поглядим, что разбойнички здесь припасли?
С этими словами я перевернул котомку и вытряхнул ее содержимое на землю.
— Помилуй нас, Матерь Божья! — вскричал монашек и, даже не сотворив крестного знамения, рухнул в беспамятстве. А я, глядя на неожиданные трофеи, с трудом совладал с рвотным позывом.
Глава вторая
Жирно поблескивая прозрачно-восковой желтизной, на утоптанную у кострища землю из котомки густым потоком хлынули отрубленные кисти рук. Много… Очень много. Минимум полсотни. Некоторые из них, скользнув по себе подобным, как небольшие рыбины, закатились прямо в огонь, — и в нос шибануло мерзкой, тошнотворной вонью горящей плоти.
Незакаленному видеоиграми и сумасшедшими изысками голливудских блокбастеров рассудку и в самом деле немудрено отъехать. Я и то едва-едва удержался. Особенно когда приметил размеры всех этих ладошек…
Сохранить сознание помогла не бесчувственность, а наблюдательность. На нескольких пальцах я успел заметить кольца. Оловянные, обручальные. То есть никак с детским возрастом не сочетающиеся.