— Вроде Потьмы…, — мечтательно произнесла Наталья. — С такими изящными, коваными узорными уличными лавочками, и магазинами, полными шоколадных конфет… и с такими уютными детскими приютами.
— Да, да! Красивые, величественные города мечты — Норильск, Магадан, Певек, Нордвик… К которым отважные советские полярники торят трассы Главсевморпути, причем не только морские, но и воздушные! Вы ведь мечтали быть аэронавтом? Нет ничего проще! У нас есть свои самолёты, будут и дирижабли! Представляете, вы, вся в серебристом, стоите за штурвалом воздушного корабля…
— Ага…, — улыбнулась девушка. — И ещё сиськи!
— Простите, что вы сказали? — не поверил своим ушам Николай Иванович.
— Сиськи, говорю. Приличного размера! вы мне тоже сделаете?
— Э… да… ну… у нас есть разные врачи… наверное, можно парафин закачать?
— Ну ладно, подумаешь, сиськи…, — вдруг встрял в чужой разговор желчный, худощавый, близоруко щурящейся субъект. — А вот мне?
— А вам, мой дорогой, тоже позарез нужно исполнение всех ваших потаенных мечт?
— Не всех. Царя-Батюшку, пожалуйста, уж не воскрешайте! Изрядный был говнюк. Такую великую державу, и так бездарнейше просрал, извините, Наташа…
— Хорошо, уговорили. — добро улыбнулся Сванидзе. — Не будем вам Николая Александровича Романова воскрешать. Да это мало кому пока и по силам… Но в войска вас вернуть я в силах… Вполне.
— В какие еще войска? — удивился комроты РККА Бекренев.
— В самые что ни на есть боевые! В наши! Которые ведут сейчас непрерывную, отчаянную, кровопролитную войну и в Туркестане с басмачами, и на Дальнем Востоке с Японией… За этот год там было сорок восемь боестолкновений! Разве же это не война? Слушайте, Бекренев! Вы же русский патриот, не так ли? Вам ли отсиживаться с вашим боевым опытом в тылу? Ну же! Решайтесь. Представляете, вы, в военной форме, с шашкой в руках, на лихом коне…
— Никогда я лошадок не любил: спереди они кусаются, сзади брыкаются…, — усмехнулся поручик.
— Да ведь это я просто так сказал. Не хотите на лошадке, служите тогда военврачом! Всё одно: звание, форма, жизнь! А не тусклое прозябание, как сейчас…
— Жи-и-и-изнь, значит?! Жизнь, это хорошо…, — совершенно непонятно съязвил Бекренев. Странный он какой-то… Мизантроп.
— «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, то даю её; Итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твоё!» — негромко сказал бородатый, неопрятный, толстый поп.
— Евангелие от Луки цитируете, а именно то самое место, где Сатана Христа искушал? — национально ответил вопросом Сванидзе. — Ну, хоть я и не Князь Мира сего, но кое-что я и для вас изыщу… Например, тихий приход в ближнем Подмосковье. Нынче вакантен, к примеру, вот… Да, Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Черкизове… Это платформа Тарасовка с Ярославского вокзала, на пригородном поезде полчаса езды от центра Столицы. Ох, ну и храм… Построенный в начале нынешнего века и ныне сей храм поражает своим величием и красотой архитектуры и заслуженно является одним из самых богатых памятников церковного зодчества! Храм и колокольня, высотою более 50 метров, образуют единый ансамбль, строгие пропорции которого создают впечатление монументальности, хотя церковь не велика по размерам. Вместимость около 500 человек. По отзывам в храме хорошая акустика, по звучанию он не уступает Большому залу Московской консерватории. Здесь любил петь в церковном хоре сам Федор Шаляпин! А колокола! Четыреста пудов серебра и меди! А специально выстроенный церковный дом, в котором вам так удобно будет разместиться со всей семьей…
— Извините душевно, но не могу не поинтересоваться: а где теперь мой предшественник? Где он теперь служит?
— Он переведен… в другое место… И, я надеюсь, весьма скоро вы с ним встретитесь! (В июне 1937 году храм уже два месяца как разграблен и обращен в склад, колокола сброшены и разбиты, приходский священник о. Киприан, ныне новомученник Московский, расстрелян ещё в мае месяце на полигоне «Коммунарка», за то, что… он приглашал, подлец, детей по воскресеньям посещать церковь! Сванидзе об этом прекрасно знал.)
— А для меня что сделаете? В МГУ определите? Да уж заодно и оживите моих детей? — подал голос вонючий оборванец, похожий на нищего…
Николай Иванович посеръезнел своим умным лицом: