Выбрать главу

Жалко батюшку… Оставшийся добровольно при эвакуации в Новороссийске в лазарете вместе с беспомощными ранеными офицерами, он так и не сумел спасти их от мести большевиков. Красные чеченцы искололи его штыками, потом еще живому, отпилили ручной лучковой пилой голову и долго носили её, глумясь, по улицам города на палке…

… Прикрыв глаза рядышком с мирно задремавшим батюшкой, Бекренев мучительно размышлял над сложившейся ситуацией.

Нет, то, что описано в письме несчастной девочки, бесспорно было правдой: зачем кому-то чернуху разбрасывать? В этом-то он ни на миг не усомнился. Да сам Бекренев мог бы много чего порассказать из своего горького тюремного да лагерного быта… Гораздо более страшного.

Да, письмо правдивое, но…

Первое. Как оно попало в Наркомпрос? Не по почте же его прислали? Бекренев с усмешкой вспомнил «долгий ящик», висевший на столбе в КемьперЛАГе, который судя по грозной надписи мог вскрыть только прокурор, надзирающий за исполнением наказаний. Вот приехал барин… Выпил, сытно закусил с орлами Бермана, проверил цельность печатей, открыл ящик… И на глазах серого строя зэ-ка швырнул все письма и жалобы в костер. А потом снова повесил на столб собственноручно опечатанный ящик для жалоб…

Нет, это письмо кто-то специально из «детской» зоны передал. Но вот кто и зачем?

Второе. Из-за чего такая неадекватная реакция? Комиссия отца Дионисия… Обычно, получив жалобу, её отправляли с сопроводительным письмом в тот же орган, на который жаловался заявитель, и все дела… А тут вот эдак… Так кому и зачем это всё нужно? Задумаешься тут поневоле… Но ведь в принципе всё так удачно складывается… Только вот Она… Эх, эх…

3.
«Помощник смерти я плохой, И подпись, понимаете, моя Суровым росчерком чужие смерти не скрепляла, Гвоздем для гроба не была. Но я любил пугать своих питомцев на допросе, Чтобы дрожали их глаза! Я подданных до ужаса, бывало, доводил Сухим отчетливым допросом. Когда он мысленно с семьей прощался И уж видал себя в гробу, Я говорил отменно — сухо: „Гражданин, свободны вы и можете идти.“ И он, как заяц, отскочив, шепча Невнятно, мял губами, Ко дверям пятился и с лестницы стремглав, себе не веря, Бежал…»

Отец Савва приоткрыл голубые, как весенние небо, глаза, и внимательно посмотрел из-под лохматых бровей на упоенно, взахлеб читавшего стихи Сёму Розенбаума:

— Гм-м-м… Извините душевно, юноша, это вы сами сочинить изволили?

Сёма сокрушенно махнул рукой:

— Куда мне до такого… я только в нашу стенгазету к красным датам календаря и пишу! Это сам Велемир Хлебников. «Председатель чеки». Сильная вещь! Высокое искусство… Между прочим, основанная на реальных событиях, и посвящена председателю Харьковской Че-Ка Саенко…

Отец Савва от этих слов призажмурился, инстинктивно втянул голову в свои кривые плечи, словно прикрываясь от невидимого замаха, прошептал потрясенно:

— Саенко… Господи Боже мой! Спаси и Помилуй нас, грешных…

Бекренев заинтересованно вскинул пересеченный тонким шрамом подбородок, который доселе задумчиво упирал в грудь, чуть склонив голову, спросил участливо:

— Или знакомую фамилию услыхали, батюшка?

— Или… Или!

… В в харьковский концентрационный лагерь, на улице Чайковского, дом 5, о. Савва попал с одной стороны, совершенно случайно, а с другой стороны, абсолютно закономерно.

За что же о. Савва даже не ввергнут был, но добровольно отправился в узилище? Да вот, пришла из уезда казенная гумага: за пущание контрреволюционных агитаций подвергнуть превентивному аресту следующих лиц, проживающих в селе Филоненко Богодуховского уезда, а именно Дроздова Никанора Ивановича, 78 лет, хлебороба; Дроздову Зустю Григорьевну, 65 лет, домохозяйку; Дроздову Анастасию Никаноровну, 15 лет, чернорабочую… А больше никого в семье Дроздовых и не было, ибо старший большак ещё на Японской под каким-то Мукденом сгинул, а остальные детишки от глотошной померли.