И Наташа ловко извлекла откуда-то из-под подкладки тоненький прямоугольник алого шелка (чтобы не шелестел при обыске), на котором чернели машинописные строки и синела круглая печать с государственным гербом и крупными буквами: СНК СССР.
— Это моё первое поручение… Партийное поручение! Понятно вам? Как же я, молодой коммунист, вдруг вернусь и доложу, что я, кандидат в члены ВКП(б), партийное задание не выполнила? Нет, лучше уж мне…
И Наташа печально поникла головой…
У Бекренева сердце рвалось буквально напополам… С одной стороны, жалость к этой несчастной, замороченной коммунистами русской девочке, которая готова лучше положительно сломать себе шею, чем не выполнить какое-то канцелярское решение своего партейного кагала, впрочем, усиленно при том подпитываемая жалостью и к самому себе (не выполнить прямой приказ Куратора? ведь это смерти подобно! Да ведь и приказ-то гуманный, просто не допустить её до Объекта, вот и всё! и никаких острых актов… хотя бы на этот раз!) А с другой стороны… Даже если её связать, по рукам и ногам, она просто поползет тогда к своей неведомой её самой цели, подтягиваясь на зубах… Проклятая фанатичка! И сама пропадешь, и меня погубишь! Чтоб ты поскорей издохла! И я вслед за тобою, потому что мне без тебя жить незачем.
И Бекренев решительно произнес:
— Ну хорошо-с… Я иду с вами, Наталья Израилевна!
— Юрьевна… Я — Юрьевна…, — тихо произнесла девушка.
— О! Тем более. Юрий ведь это русское произношение греческого имени Георгий. А Георгий, это же Победоносец… Так. Принимаю командирское решение! Отец Савва! Вы, как нон-комбатант, извольте получить от меня наличные денежные средства, и, взяв под руку дефективного подростка, уматывайте-ка с ним немедля в Первопрестольную, а то вас матушка Ненила поди уж заждалась…
— Никак не могу-с сие исполнить. — смиренно ответствовал о. Савва. — Зане, аз есмь, иерей недостойный, благословлением Местоблюстителя Патриаршего Престола митрп. Сергия быв во времена оны кооптирован в экзекуцию Отдела Прото-Инквизиторских дел при Свщ. Синоде. Так что я здесь исключительно по службе-с… Жалуются некие православные, де, что не всё чисто в месте сем злачном, Барашевым рекомым… Ничего, с Божьей помощью, разъясним и сие.
Малость оторопевши такого заявления («Инквизиция?! В двадцатом веке?! В Стране Советов?!») Бекренев перевел было взгляд на дефективного подростка, злобным бультерьером заботливо прижавшимся к теплому Наташиному боку, и, вздохнув, промолчал… С Маслаченко было и так всё ясно.
— М-да… Даю вводную: поступила команда на протяженный пеший марш по неразведанной пересеченной лесисто-болотистой местности. Задача: выбор маршрута, составление схемы движения с местами привалов и биваков, обеспечение л\с соответствующим обмундированием, обувью, водой, продфуражем, вещевым имуществом, включая саперное, средствами индивидуальной защиты от кровососущих насекомых. Прием пищи л\с приказываю осуществить не менее, чем за полтора часа до начала движения. Курение на марше л\с категорически запрещаю… Слушаю вас, боец Вяземская?
— Валерий Иванович, а что такое эл-эс?
… Когда что-то напевно лопочущий Актяшкин, временами забывавший русский язык и уходивший в какую-то свою, иную, реальность, уже уводил путешественников туда, где, по его словам, они могли достать всё, что им было нужно (а правда ли? Бог весть!) Бекренев с усмешкой спросил о. Савву:
— А что, батюшка? Умение драться вам тоже в семинарии преподавали? Чаю, в курсе филоЗофии? Как там у вас: «Ежели ударили тебя по левой щеке, так подставь и правую…»
— Истинно, истинно рекоши, сын мой! Но цитата твоя неполная: «Аще кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» Истинно! А продолжается она так: «А затем перехвати шуйцу его, прими на бедро своё, да без озлобления смиренно и сломай!» Что, Валерий Иванович, разве Церковь наша Православная бессильно-слаба да беззащитна? Сколько раз пресвятая Сергиева Троицкая лавра была во вражьей иноплеменной осаде? А святой монастырь Соловецкий? Да ни разу не вступила нога дерзновенного на ея святые камни! Да вот, на поле Куликовом витязь земли Русский, Пересветом прозванный, татарского богатыря же низверг? Кем же он был? Иноком. Я, грешный, о нём даже вот такой стих знаю: