— Разбойник! — горько произнес о. Савва, печально глядя ему вслед… — И прокурор разбойник, и судья неправедный, тоже. Оба разбойники, прости им, Господи, ибо не ведают, что творят…
— Филипп Кондратьевич, а вообще, сколько раз мы ещё будем переправляться через эту самую Парцу? Мниться мне, грешному, что сей раз будет как бы уже и не четвертый? — с сомнением наморщил лоб о. Савва.
— Манифестум нон эгет…, — пробормотал через плечо, не оборачиваясь, Актяшкин, с усилием торящий хлюпающую под ногой черной, ледяной водой узенькую тропку среди высоких, в рост человека, зарослей камыша.
— Никак вы опять на один из местных языков перешли? — устало пошутил батюшка.
— Это он по латыни! — как видно, сладкие плоды познания, вдолбленные в память Бекренева ещё в гимназии, не до конца успели превратиться… во что обычно превращаются знания, когда сдавать экзамены уже не нужно? в сухофрукты, что ли? Провалившийся по колено в черную болотную жижу, Валерий Иванович прошептал про себя что-то особо циничное, и машинально перевел латинскую поговорку:
— Очевидное в доказательстве не нуждается, ага. То есть наш Вергилий подтвердил, что вы абсолютно правы! Но я тоже что-то не очень понимаю, зачем мы так петляем.
— Это не мы петляем, а Парца так петляет, мы-то идем себе строго курсом норд… а теперь, за Старожиловским кордоном, она течет, в общем и целом, правда, изрядно кривуляя, на северо-запад, пока не встретиться с Вадом. А вот этот самый Вад течет прямо в… не хочу этого слова произносить, но каламбур неплох… течет строго на север, параллельно железной дороге. Так вот, следуя вниз по реке, нам не нужно будет переправляться через текущие поперек нашего пути речки, не нужно пробираться через моховые болота… А на широте Яваса мы повернем от берега реки на северо-восток, и напрямик выйдем к нашей цели… Немного и осталось, с полсотни верст. Когда здесь лет через сто построят асфальтовое шоссе, то можно будет с ветерком доехать за какой-нибудь час!
— А как мы узнаем, что уже вышли на широту Яваса? — поинтересовался дефективный подросток. — А, я догадался. Мы воткнем в берег палку, замерим высоту тени ровно в полдень… а как мы тогда узнаем, что полдень уже наступил? Ведь хронометра у нас нет?
Актяшкин резко остановился. Потом, обернувшись, долго смотрел на дефективного подростка:
— Скажи мне, милое дитя, видел ли ты, чтобы я хоть раз что-нибудь куда-нибудь кому-нибудь втыкал?
— Так вы, дядя Филя, и компасом не пользуетесь… а, знаю, знаю! Вы идете по магнитным линиям Земли, как почтовый голубь, да?
— Вообще, я просто иду по земле. А широту посёлка Явас мы определим следующим строго научным методом: как только мы увидим, что справа от нас впадает в реку Вад речка Явас, значит, мы на на искомой широте! Потому что речка Явас протекает через благоуханные помойки посёлка Явас почти строго с востока на запад, то есть поперек нашего пути. Кроме того, если мы поплывем вниз по Ваду, все лагеря остаются у нас справа, они там, где растёт строевой лес, а не этот… э-э-э… утомительный камыш. А это нам на руку: прокул Йови, прокул перикуло!
— Вдали от Юпитера, вдали от опасности! — снова, совершенно машинально, перевел Бекренев. И вытер пот… Было душно и жарко, парило, как перед грозой… А с ног поднималась волна ледяного холода, видно, где-то, совсем рядом, били ключи…
— Стойте! — вдруг насторожилась Наташа. — Слышите? Там? Впереди? Кто-то в камышах возится… и хлюпает…
— Кабан? — встревожился Актяшкин.
— Пойду, что ли, посмотрю…, — сбросил с плеч мешок о. Савва.
— А почему вы? — обиделся дефективный подросток.
— Ну а кто же? Филе нельзя, без него мы тут все сгинем. Ты — малолетний вьюнош, Наташа — девица, Валерий Иванович… м-да… ему и подавно нельзя. Остаюсь я!
— Протестую! — возразил Бекренев. — Давайте, батюшка, соломинку потянем, чур, моя короткая…
Но батюшка, сам как малороссийский кабанюка, уже упорно пер вперед… И скоро вышел к болотному бочагу, в котором по хлюпающие ноздри завяз… Вовсе не кабан. А сам начальник Зубово-Полянского РО НКВД товарищ Мусягин Ф.К.
Конечно! То, что перед их глазами пускал в черной, зловонной болотной воде белые бульки именно этот верный рыцарь Партии и Революции (Наташа), он же местный сатрап (Бекренев), Дячка Няй-Няй (Филя), рекомый же, пастырь неправедный (о. Савва), а ровно волк позорный (дефективный подросток Маслаченко), они, разумеется, не ведали…
Просто перед ними, в черном, пронзительно воняющем тухлыми яйцами (ну, сероводородом) месиве тяжело ворочался человек в дочерна промокшей, заляпанной тиной военной форме… Учитывая местную специфику, вряд ли здесь можно было ожидать встретить лихого кавалериста или отважного летчика.