Толстяк растерянно перевел взгляд на свою бутылку коньяка и обреченно закрыл ею лицо.
— Багет мне в зад… — потрясенно произнесла Козетта, судорожно фотографируя трутня.
— Отойди, «багет»! — Я оттолкнул Козетту и с готовностью выступил в проход. — Если сейчас будет то же, что и у Сагзавы, — разобьемся!..
— Что? Почему? — не поняла Козетта, выходя за мной следом и продолжая снимать.
Стюардесса-трутень раскрыла на щеках жаберные щели, и они характерно затрепетали, распыляя некий токсин. По салону сейчас же пошел удушливый и сладковатый запах меда.
— Вот почему! — крикнул я Козетте, делая острожный шаг вперед. — Только стронгилодон от лица не убирай! Начнешь засыпать — ешь его! Правда, от него околеть можно!
— «Коколеть»? — растерянно переспросила Козетта, неверяще посмотрев на цветок в руке. — А, поняла: сдохну, как говорят русские! В протоколе об этом еще была смешная такая пометка! — И она жадно принюхалась к стронгилодону.
Пассажиры тем временем притихли, обмякли — и безмятежно потеряли сознание. Я со странным безразличием посмотрел на захрапевшего толстяка, чей открытый рот по-детски выдул пузырь из слюны, и с удивлением почувствовал, как мои веки многократно потяжелели, словно на них оказалось по свинцовой капле.
— Глупый цветик не помогает!.. — вяло ужаснулся я.
Неожиданно двигатели самолета обиженно взвыли, а сам он начал уходить в ленивое пике. Нас тряхнуло, и несколько пассажиров безвольно ударилось об потолок. Меня, в свою очередь, швырнуло вперед — прямиком в объятия стюардессы-трутня, проворно поймавшей меня за уши. Стюардесса-трутень цыкнула — и потянула мои уши в разные стороны.
— Ай-ай-ай! Блин, п-пусти! — растерянно прохрипел я, роняя пакетик со стронгилодоном. — Г-г… гах… гадина! Да я тебе сейчас сам… с-с-сам…
Пытаясь сделать стюардессе-трутню что-нибудь неприятное, я глупо схватил ее за мандибулы и постарался их с корнем выломать. Стюардесса-трутень на миг замерла — а затем с аппетитом клацнула своим кошмарным вторым ртом.
— Нгра-а-а-а-ах!.. Хах!.. Отвали, псица самолетная! О-о-отвали-и-и! — заорал я, видя, как из-под чудовищного подбородка стюардессы-трутня побежала кровь из моих прокушенных рук.
Я разозленно зашипел и принялся осатанело дергать ее за мандибулы — словно за заклинившие рычажки. Несколько секунд я просто нелепо боролся, пытаясь спасти свои уши и руки, — пока стюардесса-трутень ехидно не выдохнула мне в лицо токсин через присвистнувшие щеки.
— Кхах! Кх… Липкая ты… кх-кх… вонючка!.. — болезненно закашлялся я.
Вдруг, к моему заторможенному недоумению, вся моя злость улетучилась, уступив место апатичной дремоте. Я промычал что-то невнятное и в лупоглазых бельмах стюардессы-трутня увидел за собой Козетту, рассерженно замахивавшуюся фотоаппаратом.
— Кадр-р на премию! — возбужденно гаркнула Козетта. — Н-на!
Одним решительным ударом она вбила левый глаз стюардессы-трутня обратно в глазницу. Стюардесса-трутень укоризненно всхлипнула, отпустила меня и попыталась что-то нравоучительно сказать. Однако Козетта оборвала ее, брезгливо впихнув пальчиком листик стронгилодона ей прямо между мандибулами.
Стюардесса-трутень невольно сглотнула, и ее вбитый глаз снова выпучился. Затем она схватилась за горло и, словно выпивший на дорожку манекен, чеканным шагом отправилась куда-то в сторону, ударяясь по пути об кресла и спотыкаясь об тела.
— Господи… на них же теперь можно яичницу поджарить!.. — простонал я, держась за свои горевшие уши. — Еще и пилотов вырубило… Надо… надо разбудить их… — Я обессиленно сел на колени одному из пассажиров. — А еще… Мгфх! — И я заплевался, неожиданно ощутив, что Козетта нагло лезет ко мне в рот.
Бесцеремонно втиснув мне за щеку маленький побег стронгилодона из пакетика, Козетта точно такой же кусочек положила на свой розовый язычок. Переглянувшись, мы с отвращением прожевали стронгилодон. Мои губы тотчас словно прилипли к зубам, а язык — как будто окоченел и присосался к нёбу. Однако вальсировавшие у меня перед глазами вихрастые темные пятна померкли и рассеялись.
— Вс… всё… подъем… — Я смущенно вытер потекшие по подбородку слюни и попытался встать. — Надо к пил… пилотам!.. Иначе…
— Ну ты и тяжелый! — капризно пожаловалась Козетта, помогая мне подняться. — Похоже, вот они — пудовые русские «гирьки»!..
— Ага, осталось только их с твоими «гирьками» в апреле-мае стукнуть[15]! — отмахнулся я и завертел головой, ища стюардессу-трутня.
15
Алекс провел параллель с одной традиционной пасхальной игрой — до победного биться яйцами. Как ему только не стыдно!