— «Девка с генетическими дефектами». Какое милое определение! — раздался сиплый женский голос.
От этого голоса, словно состоявшего из просеянных стеклянных колючек, Фуз подскочил, вытянулся по струнке и преданно выпучил глаза.
В дверном проеме стояла хорошенькая молодая женщина в розовато-оранжевом деловом костюме, в ярких туфельках и в таких же ярких тоненьких перчатках. Ее короткие огненно-рыжие волосы вились мелким бесом, тогда как ее колющий глаза макияж состоял преимущественно из искрящих тонов пламени, восхитительно сочетавшихся с ее смугловатой кожей. Незнакомка была похожа на элегантный брусочек из мякоти адского арбуза.
— Директор Белла Болль! — объявил Фуз и зловеще покосился на меня: — Встань и поприветствуй даму, бескультурный преступник!
— Фуз! Немедленно найди в списке пассажиров Козетту Бастьен! — холодно приказала Болль. — Свяжись с ней и доставь ее сюда!
— Да, мэм! Сию минуту, мэм! — пролаял Фуз и выскочил из кабинета.
Болль подошла ко мне, достала из кармашка пиджака ключики от наручников и со скучающим видом освободила меня, после чего присела на край стола. От нее вкусно пахло апельсином, бергамотом и персиком, словно она была натерта фруктовым бальзамом. Ее оливковые глаза были пронзительны.
— Как это понимать? — недоверчиво спросил я, растирая запястья.
— Люди как монеты: чтобы понять, чего они стоят, нужно их просто поскрести. — И Болль демонстративно вложила ключики от наручников в мои руки.
На ключиках была знакомая гравировка: «Без пяти минут пять километров».
«Ключи этого… Тапиоки?.. — Я почувствовал, как вдоль моего позвоночника на капельке пота противно прокатился страх. — Это что, подстава?.. Отпечатки!»
Я взволнованно протер ключики футболкой и отбросил их на пол. Болль остро вгляделась в меня, словно прикидывая, вмещусь ли я в ее желудке.
— Л-любишь людей скрести, да? — беспокойно полюбопытствовал я, судорожно размышляя над мизерными шансами остаться в живых. — Ершиком себе кое-где поскреби, Балаболь! Что тебе от меня надо? Дело же ведь не просто в том, что ты хочешь подставить этого темнокожего дуболома, верно?
— Белла Болль, — чеканно напомнила Болль своим сипловатым голосом и достала девятимиллиметровый «Glock-26». — «Если ты, холуй, еще раз решишь поглумиться над моими именем и фамилией, твой побег умоется красными слезами октября».
Я изумленно нахмурился: последнюю фразу Болль сказала на чистейшем русском языке.
— Ты что, русская?.. — не поверил я, нервно глядя на оружие в ее руках.
Болль встала, оперлась на стол и несколько раз качнулась. Пистолет она по-прежнему держала в руке.
— Из кабинета — налево и прямо, — строго сказала она, продолжая мерно покачиваться, словно язык пламени перед пожаром. — Затем — на лифте до третьего этажа. Там увидишь, куда тебе.
После этих слов Болль с грохотом ударилась лицом о поверхность стола. На оставленные Фузом бумаги тоненько брызнуло кровью. Болль повернулась ко мне, и на ее опухавшем красивом лице я увидел оскал дьяволицы, умывавшейся внутренностями еще живой соперницы.
— Ах-х… хах… Душевно зашло… — сипло восхитилась Болль. Она поднесла запястье с перламутровым браслетом ко рту и, морщась от боли, громко сказала в него: — Говорит директор Болль! У нас беглец — русский! Тапиока с ним в сговоре! Убиты трое сотрудников! Тапиока вооружен и очень опасен! Разрешаю огонь на поражение!
— Ч-черт!.. — растерянно проблеял я, вскакивая со стула. — Ты это… это… Подожди-подожди! — И я невольно прижался к стене.
Болль равнодушно наставила на меня пистолет:
— Три.
Затем она нажала на спусковой крючок, и я судорожно закрылся руками. Выстрел оглушил меня. Мое лицо обдули пороховые пары, в то время как пуля беззвучно прошила стену возле моей вспотевшей спины.
— Два, — хищно продолжила Болль и еще раз выстрелила.
Вторая пуля, овеянная грохотом выстрела, ударилась в стену в десяти сантиметрах от моей головы. Наконец сообразив, что это был за отсчет, я стремглав бросился из кабинета. Выбежав, я заметил настежь открытую дверь, за которой была полутемная комнатка — с двумя мертвыми мужчинами, застреленными в голову практически в упор. Начинка черепных коробок этих двоих щедро покрывала искрящую съемочную аппаратуру и погасшие дисплеи.