Вместо ответа вслух, девушка просто перевела свой взор в сторону окна, куда стучалась непогода.
— Сдаётся мне, сын, твоя собеседница хочет намекнуть на то, что её репутация Лешей и титул аватары хтонического божества, на чей гнев принято списывать приход засух, ураганов и землетрясений, не являются пустыми словами, — чересчур уж бодрым и добродушным тоном произнёс манса Асита. — Мне не известно, сколько в этим правды, а сколько — талантливой мистификации, но, определённо, даже если мы являемся свидетелями изощрённой лжи, я не могу испытывать гнева: слишком уж прекрасен был бы сей обман.
Ленивые мысли лениво ползали в голове синеглазки. Броня практически в буквальном смысле этого слова видела ход рассуждений мансы, что пытался усидеть разом на двух стульях: сохранить торжественный пафос и избежать эскалации конфликта с той, кто вполне могла и вправду оказаться аватарой божества: в Форгерии, где не имелось никаких сомнений в существовании души и посмертия, где люди властвовали над магией, придерживаться атеистических воззрений было задачей нетривиальной.
Девушку куда больше занимал тот выверт погоды, что сделал её слова весомей. Уже не в первый раз капризные небеса своим поведением давали общественности повод подозревать безродную третьекурсницу в божественности. До этого они разразились внушительным ливнем в Коваче и затихли, едва лишь у Брони исчезли поводы злиться на род людской, а ныне без каких-либо предпосылок решили осыпаться не снегом и бурей, но нетипичным для этого времени года градом.
В пору уже и самой начать сомневаться в том, что сии события были случайны.
— Я не жду от вас ответа манса, — девушка и в самом деле потеряла интерес ко всей этой заварушке, а её плечи клонила к земле предательски тяжёлая апатия. — Я не задаю вопросы, а лишь озвучиваю свои мысли, сомнения и чувства. Я разочарована. Продолжите следовать текущим курсом и вас постигнет судьба Российской Империи.
И в этот момент снова напомнил о себе принц.
— Не похоже, чтобы упомянутая тобой страна чувствовала себя плохо.
Броня медленно перевела взгляд на наследника престола.
— Ты прав, — девушка сама не заметила, как её речь потеряла вежливое звучание. — Не похоже. Не. Похоже. Ты видишь суслика?
И оттого, что синеглазка не осознавала в полной мере, как звучит её речь, ей было невдомёк, отчего на неё так взъелся этот молодой человек с эбеновой кожей и белоснежными зубами. Она лишь увидела, как у него вздулись вены на лбу, как расширились глаза, как сверкнул оскал, и как пришло в движение могучее тело.
Принц атаковал девушку. Он не стал слишком сильно задумываться о присутствии Вика, очевидно оставив его на откуп своей страже. Охранник юной невесты пана Маллоя был удостоен лишь права отразить удар копья, а затем обнаружить, что оружие, которое он выхватил из рук августейшей особы, было отдано ему добровольно: потомок правителя Мали уже сорвал с ремня, диагонально перехватывавшего мускулистый эбеновый торс, костяной метательный нож, и запустил его прямиком в лицо третьекурсницы.
Костяной метательный нож. Каждый таковой был сам по себе волшебной палочкой, но возможность его метнуть позволяла на расстоянии проклинать соперника теми заклинаниями, что обычно требовали непосредственного прикосновения.
Однако же сын мансы действовал проще и грубей. В тот момент, когда его пальцы перестали касаться рукоятки украшенного ярко-красными перьями костяного оружия, прозвучал характерный громкий, похожий на выстрел хлопок, во всеуслышанье объявивший о том, что снаряд преодолел границу звукового барьера.
И уже через мгновение после хлопка к его эху, многократно отразившемуся от стен танцевальной залы, прибавилось эхо громкого стука, какой мог бы прозвучать, ударься огромное бревно в тяжёлые крепостные ворота. Но бревно тут было ни при чём: то столкнулась кость лёгкого на вид клинка с мягкой девичьей ладошкой. И вместо того, чтобы войти в плоть слечны Глашек метательный клинок отскочил в сторону, чрезвычайно быстро завертевшись в воздухе, а затем вонзился в пол с таким звуком, будто бы на самом деле имел массу в добрых тридцать килограмм.
Неизвестно, как бы развивались события в дальнейшем, однако на пути эскалации конфликта встал лично манса Асита, что весомым жестом накрыл плечо потомка рукой и сопроводил сие действо единственным требовательно прозвучавшим словом:
— Сын!
В сколь страшном гневе не был бы принц, голос отца остудил его пыл. Молодой человек напрягся и скосил глаза за спину, не решаясь, впрочем, выпускать из поля зрения самонадеянную троицу богемийцев.
Однако его руки безвольно обвисли, когда родитель вновь заговорил.
— Своим поведением ты меня позоришь, выставляя человеком, не способным добиться уважения от собственного ребёнка.
Детям, независимо от их возраста, не следовало вмешиваться в разговор своих отца и матери, а уводить его в сторону от линии, которой придерживался глава семейства — тем более.
Принц был кругом не прав. И не в последнюю очередь оттого, что деянием показал, что считает поведение своего родителя трусливым. Особенно когда король намеревался спустить хамство третьекурсницы на тормозах под видом добродушного попустительства, что доступно лишь тем, кто достаточно силён, чтобы демонстрировать подобные широкие жесты.
Впрочем, Броня не хотела дожидаться окончания семейной драмы. Она просто развернулась и пошла прочь. Ей никто не дозволял уходить, однако же она и пришла незваной. Манса мог бы счесть подобное поведение очередным оскорблением, но судя по тому, что ни он, ни его люди не спешили останавливать некромагичку, чьи поступки в последние несколько минут выглядели, словно бы та была блаженной, можно было предположить, что правитель Мали решил замять этот конфликт, сконцентрировав внимание общественности на демонстрации тяжёлой отцовской руки и методов воспитания, что приняты среди глав африканских государств.
Сопровождение безродной не торопилось нарушать молчание. Они уходили прочь походкой победителей. Это несколько контрастировало с непрочной усталой поступью слечны Глашек, однако же добавляло полутонов и полусмыслов. Королеву делает свита. И свита сия вела себя так, будто бы им ни секунды на приходилось сомневаться в том, что делает их госпожа.
В какой-то момент взгляд синих глаз юной некромагички прояснился, и она перестала смотреть вглубь себя. Девушка скользнула взором по лицам собравшейся в помещении форгерийской шляхты и той привилегированной части представителей прессы, кому было дозволено присутствовать на столь высоком мероприятии.
Каждый лик был полотном, а красками служили эмоции.
Страх. Удивление. Непонимание. Насмешка. Злость. Кокетство. Зависть. Восхищение. Любопытство. Не было ни одного холста, изображение на котором могло быть схоже по цветовому наполнению с картинами, вроде “Битвы негров в пещере глубокой ночью”, “International Klein Blue” или же “Белым квадратом”. Каждый раз неведомый художник использовал возможности палитры с максимальной изобретательностью, порой смешивая те краски, что по всеобщему разумению попросту не могут ни коим образом сочетаться друг с другом.
И Броне не было дано понять, каким образом это всё могло работать. Впрочем, ей уже было и не интересно.
Она устала.
Она так устала.
А вечер только начинался.
2.
Чужие взоры давили на Броню.
Взгляды сотен пар глаз, что были единовременно направлены в её сторону. И сколь старательно девушка не искала укромного уголка, где можно было бы немного побыть в компании молчаливой свиты, хоть ненадолго погрузившись в собственные мысли.
Безродная, в принципе, не любила внимания. Любого внимания. И, пожалуй, она предпочла бы держаться подальше от всей этой веселухи, однако ей хватало соображалки, чтобы понять, насколько было бы глупо в Форгерии придерживаться модели поведения, что работала на Земле. Слишком уж широкие права предоставлялись сильным мира сего, чтобы имело смысл надеяться на успешность тактики “быть тише воды — ниже травы”.