Рассказав им о приказе кардинала Руффо, он впал в прострацию.
— Может быть, маркиз Бентивольо сможет помочь? — спросила Анна, верившая во всесилие и великодушие своего нового феррарского покровителя.
Откуда ей было знать, что в Ферраре всё зависит от архиепископа кардинала Руффо, который несколько лет назад обнародовал перечень запретов, касающихся не только священнослужителей, но и мирян, коим предписывалось, как вести себя в дни карнавала и от чего воздерживаться.
— Коль Руффо вмешался, всё кончено! — горестно ответил Вивальди, не видя выхода из беды. — У меня же подписаны контракты с певцами, балеринами и декораторами на шесть тысяч дукатов. Я уже выложил из кармана более ста цехинов. Так оставлять дело нельзя! Поставлю-ка я в известность Бентивольо.
Никогда ещё ему не приходилось писать столь длинных писем. Он подробно изложил, на каких условиях им заключены контракты вплоть до последнего дуката и сколько проведено репетиций. Что касается Анны и её сестры, Вивальди решил объяснить раз и навсегда: «Более всего меня огорчило то, что Его Преосвященство бросил тень на этих бедных девушек. Вот уже почти пятнадцать лет как мы вместе разъезжаем по разным городам, где многие люди могли восхищаться их честностью, добропорядочностью и набожностью. Действительно, двадцать пять лет как я не служу мессы из-за врождённого недуга, а посему прикован к дому, где вынужден проводить почти всё время. Если и выхожу, то могу передвигаться только на гондоле, так как мне трудно ходить. Всё, на что я способен, делаю за письменным столом».
Прочитав из-за его плеча написанное, Анна посоветовала:
— Мой друг, напишите же наконец, как спасти оперу и что нужно сделать!
Подбирая убедительные слова, Вивальди принялся умолять Бентивольо предпринять всё возможное, лишь бы найти нужное решение. «Если запрет будет снят, — писал он, — то без Жиро оперу поставить невозможно, так как другого такого голоса для этой партии нет. Оперу невозможно поставить в Ферраре без моего участия, поскольку я лично готовлю каждую постановку. Если Его Преосвященство не изменит своего решения, то пусть по крайней мере я буду освобождён от уплаты неустойки по контрактам».
Несмотря на искренний тон письма и мольбу о помощи, ответа от маркиза не последовало и архиепископ Руффо не изменил своего решения. Вивальди оказался, как он сам выразился, в пропасти. Сколько раз он посылал на почту Маргариту, Дзанетту и даже Паолину в надежде получить хоть какую-то весточку из Феррары. Ответ всякий раз был один: «Для вас ничего нет». Это слово «ничего» звучало для него как удар хлыста.
Его подавленное состояние заметили ученицы, едва он появился во внутреннем дворике Пьета. Согнувшись, с низко опущенной головой Вивальди медленно поднялся по лестнице и вошёл в репетиционный зал. Его нельзя было узнать. Где былая увлечённость и живость взгляда во время репетиций?! Он то и дело останавливался на полуслове и отрешённо смотрел в сторону.
— Что с вами, маэстро, что-нибудь не так?
Но он не отвечал и продолжал занятия, прислушиваясь к извлекаемым ученицами звукам, которые перестали приносить ему радость.
Возвращаясь из Пьета домой, он, ни слова не говоря сёстрам, уединялся в своём кабинете, брал в руки молитвенник или перебирал чётки. Но от молитвы его отвлекали роившиеся в голове мысли. Почему Господь Бог отвернулся от него? В чём он пред ним провинился? Какой великий грех совершил? Ведь ещё совсем недавно ему удалось сочинить Magnificat — лучшее своё творение. Не находя ответа, он снова погружался в чтение молитвенника.
Однажды вечером в доме Анны он заявил о своей готовности уехать отсюда насовсем.
— Поеду в Вену, Дрезден или в Прагу.
Он был подавлен, и желание бегства было обусловлено горечью непонимания и волной домыслов и сплетен, обдавших грязью самые чистые его чувства.
Наконец дал о себе знать Бентивольо, посоветовавший ради спасения положения поручить постановку феррарскому импресарио Пикки. Тот не замедлил объявиться в Венеции и вступил с Вивальди в переговоры. Начались споры, так как приезжий импресарио счёл тарифы гонораров и другие расходы явно завышенными.
— Да поймите же вы наконец! Если бы я смог найти артистов и балерин дешевле, — ответил ему Вивальди, — то поверьте мне, нанял бы их для своего театра Сант’Анджело.
Он был настолько подавлен всем происходящим, что в сердцах сказал Анне:
— Пусть там в Ферраре делают всё что хотят с моей оперой! А я умываю руки.